ЛАКОНИЧНЫЙ РИДИКЮЛЬ

Изображения этого изделия в других ракурсах смотрите здесь.

Другие изделия автора смотрите здесь.

БОЛЬ

Посвящается Луису Бунюэлю

Гид поднялся по тропинке на холм, к одиноко стоящей старой монахине, строгой и безмолвной, как монастырская стена. Он неслышно переговорил с ней односложными фразами, покивал с понятием, и стал спускаться к ожидавшей его группе. Лицо гида – смуглое и обветренное – улыбалось незадачливой улыбкой Хемингуэя.

«Чего еще было ждать от этого дня», - подумал я мрачно, обводя взглядом окрестные горы. Гид подошел и объяснил, что в монастырь сейчас попасть нельзя, но, если есть желание, можно подняться в часовню или почитать надписи на могильных камнях. Люди немного постояли в недоумении, будто потерянные овцы, а потом стали неспешно разбредаться по холму. У меня в тот день и без того было паршиво на душе, и потому этот обидный казус я воспринял со спокойным злорадством. Иногда я сам себя вгоняю в черную депрессию, и потом могу мучиться много дней, терзаемый демонами своего прошлого. И тогда всякий пустяк, вроде этого, способен удесятерить мои страдания.

Я подошел к раскидистому дереву, росшему чуть вкривь, как бы подчиняясь уклону холма, и уселся на траву в его тени. От подножия холма разворачивалось стеганое одеяло долины, расчерченное виноградниками и испещренное рыжими черепичными крышами, ограниченное исполинской грядой Карпатских гор. Карпаты – как давно я мечтал оказаться здесь; должно быть, с двенадцати лет, с тех пор, как прочитал «Дракулу» Брэма Стокера. И вот, я здесь – и что же – мне, как будто, все равно.

Из-за края холма показался белый микроавтобус и, сопровождаемый моим полнейшим безразличием, приблизился к нашему и остановился. Я перевел взгляд на далекие черно-зеленые горы и продолжил свои размышления о тщете всего сущего. В реальность меня вернуло щебетание стайки девочек, которые, должно быть, выпорхнули из этого безликого средства передвижения, и теперь легко – словно танцуя – перемещались между древних могил. Некоторые были в джинсах, другие – в шортах (шортиках? (трусиках?)), и эти стройные тонкие ноги – беспрестанно мелькающие – завораживали меня своей равнодушной самодостаточностью. И среди них выделялись две пары нагих загорелых ног; они были яростно прекрасны, эти крепкие, гибкие, обезоруживающе совершенные ноги. Как нелепо смотрелись они среди этих могил, нет – как нелепо смотрелись все эти могилы рядом с ними. Эта юная плоть была священна, а вокруг был только тлен и немые знаки аскезы. Еще немножко ноги попорхали, а потом скрылись в часовне.

Я вновь смотрел на горы, но уже не видел их, поглощенный переживанием этого странного, почти метафизического, сочетания. Через некоторое время наша группа стала спускаться с холма к автобусу, и я поднялся и пошел за ними.

Я шел и думал о своей жизни – о том, что успел потерять, и о том, что узнал, о людях, которым я сделал больно, и о людях, которые делали больно мне, и о том, чего уже не вернуть. Передо мной шагал пухлый ребенок лет двенадцати мужского рода, не в меру жизнерадостный и безобразно избалованный своей гнусной ласково-строгой матерью, но, в общем, вполне милый, пушистый ребенок. И внезапно я понял, что могу свернуть ему голову, просто зажать покрепче под мышкой и резко повернуть. В следующий момент я испытал страх, и меня накрыло черное отчаяние; я шел, стараясь ни на кого не смотреть, и повторял про себя: я испорчен, испорчен, испорчен, я обречен, и уже слишком поздно.

И тогда я увидел под деревом большой мраморный крест, черный, холодный и правильный, с фигурой Христа, выбитой на его гладкой поверхности. Сын плотника, бессмертный богочеловек. В своей боли он был прост и велик, беззащитен и непобедим. И ничто другое уже не имело значения. Вся моя боль растворилась, я почувствовал себя раздетым, затерянным в бескрайней пустоте, и все мои терзания показались мне такими ничтожными. К горлу подкатил ком, и я почувствовал себя обновленным. Крест этот был поставлен в память о воинах, защищавших полвека назад эту землю от фашистов.

Я сидел в автобусе, глаза мне застилали слезы, и думал о великой благодати таких моментов, что нисходят на нас внезапно и дарят нам мгновенное прозрение, оставляя за собой тщетные попытки вернуть это утраченное ощущение.

Испытав его, раскаявшись и очистившись, человек познает различие между вечным и преходящим, и в израненной душе его возникает понимание мира. И он испытывает страстное желание оставить этот скорбный мир, и шагнуть в мир иной – тонкий и чистый, освященный любовью.

И я представил человека, окрыленного этой священной страстью, как он подходит к обрыву, чтобы мгновенно и безболезненно покинуть этот бренный мир; солнце светит ему в лицо, и он идет на этот свет. И со счастливой улыбкой он шагает в пропасть.

Падая, он упивается моментом ожидания перед неизбежным спасением, и уже с нежным сожалением прощается с этим миром и своей грешной жизнью. Но внезапно он чувствует страшный удар о твердую землю, и его пронзает боль, и он бьется в конвульсиях и блюет кровью, и уже готов отдать Богу душу от нестерпимой боли, когда его замечают случайные путники, которые и доставляют его в больницу, где он проводит много лет в больном бреду, прикованный к койке, без шансов на выздоровление.

И ничто не изменится в мире, никого не тронет его безымянная боль. И лишь врачи, следуя своему странному чувству долга, будут поддерживать остатки жизнедеятельности в этом искалеченном теле.

Но – что бы там ни было – те девичьи ноги, те чистые, спелые, дивные ноги – прекрасны.

Выдержка из моей переписки с Петром:

"Гангут" встречает рассвет.

Для просмотра всей галереи нажмите кнопку " читать дальше"

Танцовщица

Весёлая, дерзкая, вольная,

Красивая, сильная телом

Не хочет петь песни застольные

Про жизнь, что уже пролетела.

Зачем же грустить, когда можно

Пуститься по кругу отчаянно.

Сначала легко, осторожно,

Чтобы не сбиться нечаянно.

Но вот уже плавно сгибаясь

То грудью дрожит, то плечом

Танцует – себе улыбаясь,

Ей всё в этот миг нипочем.

У ритма в плену все движения

Игривые, нежные страстные.

Танцующее рождение

Чуда земного, прекрасного.

Искренность

За улыбкой пытаюсь спрятаться,

Губы, жаль, не желают слушаться.

Несерьезно – в жилетку плакаться,

Даже если надежды рушатся.

За привязанность платим потерями,

В не доказанность хочу верить я,

В независимость от случайности.

Моя искренность в неприкаянности.

Наивность

Наивная. Надеюсь – все не так:

И дождь - не дождь,

И даже в радость зной.

Проблемы – это временный пустяк,

Пусть даже и случились – не со мной.

Я буду долго жить, мечтать, любить.

И круг друзей ничто не разорвет.

Я буду знать, что делать мне, как быть,

А тот, кто рядом – он меня поймет.

Но часто почему-то в жизни так:

Что происходит – вовсе не пустяк.

От жажды губы трескаются в зной,

И если что случается – со мной.

Известно – необъятность не объять.

Попроще, б надо жить, мечтать, любить.

И тех, кто рядом – хочется понять,

Но все, же… Я не знаю, как мне быть.

Запылала осенняя грива,

Не сгорела дотла.

Сорвалась по откосу с обрыва,

Над ручьем замерла.

Ветер яркими искрами листья

По земле разметал.

Не понять – толь играет, толь злится?

Дунул, тут же пропал.

Он, чудак, словно пьяный художник,

Горы красок смешал.

Рылся, рылся, чего- то искал

И унесся на отдых к подножью.

Запылала осенняя грива…

Бабье лето гуляет…

Красиво.

Серый рассвет

Форточка хлопнула звонкой пощечиной,

Вздрогнуло утро, кончился сон.

Хмурится небо, горбится клён.

Клен одинокий в пыли у обочины.

Листья безжалостно смешаны с пылью

Листья не птицы – сломаны крылья.

Серый рассвет, ветер в ударе,

Мечется мусор на тротуаре.

Форточка хлопает выстрелом резко,

Мечется утро в бреду.

Ветер на окнах рвет занавески,

Листья сметает в саду

Листья и пыль в бешеной пляске,

Будто кончается свет.

Грязно-коричневой серою краской

Вымазан хмурый рассвет.

Спасибо

Господи! Спасибо за друзей

И за любовь мне дорогих людей,

За летний зной и за мороз зимой,

И за надежду, что всегда, всегда со мной.

Спасибо за закат и за рассвет,

За солнце луч, его тепло и свет,

За буйство красок, запахи и звуки,

За радость встречи и печаль разлуки.

Спасибо за минуты вдохновенья,

За каждый вдох, за каждое мгновенье…

 Мне показалось

Мне показалось, мы давно знакомы

Понять друг друга – нам не надо слов.

И вопреки всем существующим законам

В предзимье расцвели ромашки вновь.

Мне показалось, ярче стали краски,

А небо звездное – ковер ручной работы.

Кто ждет чудес, охотно верит в сказки.

«Не поздно?» - посочувствовал мне кто-то.

К стеклу оконному растерянно прижалась,

Как в зеркале улыбка отражалась…

Счастливой быть – нужна такая малость.

Мне показалось…

Мне показалось.

Визит музы

Ко мне сегодня приходила муза,

Не вовремя – я вся была в работе.

Общаться с нею нынче не в почете:

Что толку, мол, от этого союза?

Я на нее взглянула виновато,

Сказала: «Как закончатся дела –

Мы посидим с тобою на закате…

А оглянулась - нет ее. Ушла.

Иду домой, устала – чуть живая.

За вечер нужно многое успеть:

Помыть, почистить, приготовить. Знаю –

Не отдохнуть, уж проще помереть.

Ну вот, опять мне суток не хватило,

С утра на новый круг, опять заботы.

Сквозь сон мелькнуло – завтра ведь суббота!

Нет! Не напрасно муза приходила.

Полет души

Однажды, пока тело отдыхало

Душа покинула его, прочь улетела,

И не было ей ни какого дела

До сброшенного на пол одеяла.

Устроившись на крыше, вниз глядела

На спящий город, молча не мигая.

Простоволосая, невидимо-нагая,

Такая одинокая без тела.

И так ей захотелось вдруг услышать,

Как бьется сердце, как смеется тело.

Пронзила мысль, ведь оно не дышит!

Стремглав, ломая крылья, полетела.

Душа на месте, тело потянулось

Глаза открыло: “Надо же присниться!

Мне, только что, пришлось летать

как птице.

Так здорово!“ – и сонно улыбнулось.

В рубрике "Поэзия" сегодня опубликован небольшой сборник стихов нашего постоянного автора поэтессы Риты Ельцовой. Вот одно из стихотворений:

Спасибо

Господи! Спасибо за друзей

И за любовь мне дорогих людей,

За летний зной и за мороз зимой,

И за надежду, что всегда, всегда со мной.

Спасибо за закат и за рассвет,

За солнца луч, его тепло и свет,

За буйство красок, запахи и звуки,

За радость встречи и печаль разлуки.

Спасибо за минуты вдохновенья,

За каждый вдох, за каждое мгновенье…

Другие стихи  мини-сборника читайте здесь

Художник уже был представлен в нашем журнале в публикации "Три портрета кисти Вагиза Камалетдинова".

Сегодня, по уже складывающейся традиции, предлагаю Вашему вниманию мини-выставку "Три натюрморта кисти Вагиза Камалетдинова".

Цветы в мастерской

Сирень

Жизнь за оградой

С другими натюрмортами этого автора можно ознакомиться здесь.