*Примечание редактора: альбом "Осенний день в Павловском парке"
"Египетский" рюкзачок.
Для крепления ручки специально разработана авторская фурнитура.
Размеры 30 х 25 х 10 см. Ручка 33 см.
Материалы: авторский микс хлопка и полиэстера, акрил, вискоза, флок. Бисер. Металлические колечки.
Есть подкладка.
Постоянный автор нашего сайта Сергей Водолазкин предлагает Вашему вниманию свои последние работы:
В ожидании чуда. Светлый праздник Пасхи. Холст, масло.50х40. Апрель 2010
Возвращение. Холст, масло. 50х40
Еще несколько стихотворений от постоянного автора нашего сайта Риты Ельцовой.
Маршрут закончен – некуда спешить,
Уже подведены итоги дня.
Какое наслажденье – у огня
Сидеть так просто, угли ворошить.
Мерцают звезды, дарят мне свой свет,
У них там, наверху, парад планет.
И искры от костра стремятся к ним,
К далёким и холодным, но родным.
В палатке замолчали – время спать,
Огонь трещит, не хочет угасать.
Прохладно чуть подальше от костра,
Роса уже – недолго до утра.
Зарница вспыхнула вдали
И позвала, и поманила,
На миг мне душу осветила…
А нынче? Нынче журавли
Летят, летят. …Кричат уныло.
И все же осень я простила,
Страшней дыхание зимы.
Какие тайные умы
Или, верней, какая сила
Меня к тебе приворожила?
Сыграли шутку колдуны,
А отменить навет забыли.
Но сами-то святыми были?
До сей поры, им снятся сны,
Как до безумия любили.
Ах, мой нечаянный король,
Ах, рыцарь мой, с букетом роз
Я так растрогана – до слез…
Какой сюжет, какая роль!
Жаль, режиссер поправку внес.
Спектакль закончен, свет потушен,
Он никому теперь не нужен.
На улице средь бела дня
Вдруг тень упала на меня…
Твой взгляд спокоен, равнодушен.
Ах, рыцарь снов моих и грез,
Ах, мой нечаянный король…
Досадно было мне до слез,
Что режиссер поправку внес.
Такой сюжет, такая роль!
Южный ветер в лицо,
Вперемешку со снегом.
Не сидится нам дома в уюте квартир.
Друг за другом идем
По глубокому следу,
Покоряя себя или, может быть, мир.
Мы попали в пургу,
Мы друг друга не слышим.
Но стихии на нас наплевать –
Копошатся в снегу
“Разноцветные мыши,”
Пробираясь в межгорную падь.
А внизу идет дождь –
Запоздалая осень,
Желтый лист на тропе меж камней.
Мы промокли насквозь,
Но с собою уносим
Впечатления прожитых дней.
Наш маршрут был не зря:
При свечах разговоры
И гитара в предутренний час.
До свиданья, друзья,
До свидания, горы!
Я надеюсь, что встретимся с вами не раз.
<
Очередной материал от одного из самых активных авторов нашего журнала Алены Малякиной. На этот раз живопись:
Другие работы из альбома "Наивная"живопись" смотрите
К этому методу я шла не долго, но извилисто. Влюбиться в это мне помогла его эффективность и перспектива творческой реализации моих учеников...я школьный психолог. И, хотя, арт-терапия у всех на слуху, мало кто имеет представление о её возможностях, да и вообще о том, что это.Когда я впервые столкнулась с понятием "уроки по арт-терапии", у меня сразу вопрос: чем отличаются эти занятия от уроков в театральной студии или литературной мастерской? Со временем я поняла, что между арт-терапией и художественным творчеством существует четкая граница. Для тех, кто принимает в этом участие, искусство не является самоцелью, оно лишь средство, которое помогает лучше понять себя. Эти занятия ориентированы не на результат, а прежде всего на процесс.
Одна из главных задач арт-терапии– помочь ребенку узнать и научиться выражать собственные чувства.Терапия искусством – это забота об эмоциональном самочувствии и психологическом здоровье личности, средствами спонтанной художественной деятельности. Это метод развития и изменения личности при помощи разных видов и форм искусства и творчества: рисунок; музыкальная терапия; игровая терапия; драматерапия; сказкотерапия; библиотерапия; танцевальная терапия; телесно-двигательная терапия и др.
Искусство обладает целительным действием само по себе, художественное творчество дает возможность выразить и заново пережить внутренние конфликты, оно является средством обогащения субъективного опыта,и арт-терапия рассматривается как средство развития личности и ее творческого потенциала.
Рисование красками или лепка,прослушивание аудио книг и проигрывание ситуаций являются безопасными способами разрядки напряжения; подсознательные конфликты и внутренние переживания легче выражаются с помощью зрительных образов.
Метод помогает понять свой внутренний мир, осознать собственный потенциал и оценить возможность перемен.Я только начинаю работать в этом направлении, собираю много мтериала,учусь, учусь, учусь...
Она была такая маленькая, что когда он пытался её обнять, выскальзывала из его рук, точно и не было её совсем. А он еще долго стоял и думал: “Что это было?” Маленькая - это даже не то слово, у нее просто не было формы, или она принимала форму видимого, оставаясь прозрачной. Как же существовала её душа, если душа существует в форме? А может, это и было пресуществление, просто душа среди живущих тел, хотя и одушевленных.
А еще она боялась смерти, или думала, что боится смерти, или говорила, что думает, что боится смерти, и очень это было забавно, душа – боящаяся смерти. Для чего же тогда душа? Для чего же тогда смерть?
И еще, она не понимала, как это существует душа, что это за бестелесная оболочка? Как это – лишенное памяти самочувствование? Оттого-то, наверное, она и мучила других, не помня страдания.
Но они иногда встречались, примерно раз в вечность, и он не понимал её душу, плотски мыслящую. “Ну, как это там, ну, что такое смерть?” - обычно спрашивала она и умирала, 
вернее не проявлялась на свет, и он щурился в сумерках сгущающегося вечера. Или они играли в поцелуи, и он ловил её рот, разрывая руками тяжесть оплывшей жизни, и когда находил, целовал солнечный зайчик, осыпанный лунной пылью. А когда она исчезала, он видел свет, свет её души, принимаемый им за горний, и думал о ней, как о душе нездешней, недостижимой, призрачной. И так долго глядел в неё, в свет её, что уже и не знал, видит ли свет, или её, или её в отражении света, или себя в отражении её света. И дыхание пресекалось, когда в голове поднимался разум и выкатывался в глаза, а во рту начинался язык заката. Он не понимал её, и поэтому бился отчаяньем и болел тоскою. А когда грусть становилась такой, что её невозможно было держать в ладони, перекатывая в ладонь и, обжигая пальцы, она дула в минутку и на час зажигала его музыкальными пузырями быстрого всплытия из протяжной тьмы. А собственно почему?...
Она не хотела его убивать, просто телу полагалось быть неизменным, а душе переменчивой, и вселяться. И еще ей хотелось власти его над собой, и чтобы без насилия, но силой, и чтобы не называть, но подразумевать, в смысле умереть, но как-то жить и от тела не отделяться. Может, это и было её основным противоречием, её сомнением, её неустойчивостью? Душа-то её была походной, военной – маркитанткой. Она любила ходить по полю боя, примериваясь к убитым и прицениваясь к раненым. Нет, а что же такое смерть?...
Оттого-то и душа, лишившись тела, тоскует о себе или о теле из полного покоя и невещественности, одушевленности – по форме бытия и бытию формы, по судорогам наслаждения или умирания. Только и остается ей теперь, как быть в Боге или обнимать Бога, и от этого еще больше тоскует и Бог и душа, вожделея свободы и свободной любви человеческой, и никогда не в силах разрешиться, ибо человек обличен устойчивостью и не может перетекать из объятья в объятье. Что же тогда смерть - душа или человек? Человек умирает мгновеньем, зажигаясь вечностью. Душа одинока. И у сонма душ нет лица. И человечество стремится предстать пред Богом не лицом, но душой. Тяжело для человека ношение лица своего.
Собственно в этом весь роман. Когда он начинался, кровь пошла. Когда он кончался, кровь хлынула. И она еще спросила: “Почему так много крови?” – “Не знаю,” – ответил он, чувствуя душу каждого кровяного тельца. И они расстались, как душа с телом, потому что не было у них вещей, начиненных преданием, и муке не на чем было лежать, и не с чего было сыпаться. И их влекла пустота, и Дух витал над водами.
“Почему мы должны расстаться?” – спрашивал он её. “А что такое смерть?” – отвечала она.
И когда он пытался обнять её, то ловил руками отражение времени года, а она утешала его и шептала ему на ухо что-нибудь такое, что он знал, что напоминало ему её... “Осень – говорила она, – весна...” И он жил после жизни. “Я хочу, чтобы ты умерла со мною, чтобы нас вместе похоронили, я не хочу тебя без себя”. “Нет, – говорила она, отлетая, – я не могу принадлежать тебе, ты из другого мира, мира видимых вещей и носимых реальностей. Я же фантазия и творю фантазии...” И тут же ревновала, вознамерься он помечтать. “Я не могу принадлежать тебе, потому что для души это не рационально, принадлежать телу, тело должно принадлежать душе. Я не буду принадлежать тебе, но я утешу тебя” – склоняла она подлежащие в сказуемое. Душа, которая спит, сонная душа – утешь меня!
И потом, сотни раз отдаваясь другим молодым телам, влюбленным и равнодушным, рассказывая им о том теле, она пыталась понять, почему они так и не соединились, и мелкие расчетливые причины своего рассудка выражала категориями уюта: “Ну, знаете, – говорили она – тело было таким большим, а я такой маленькой, что это было бы не разумно, не экономично... и потом, для души – душевное”. Она хотела, чтобы кто-нибудь пожалел её в этом умершем теле, и внушил бы ей возвратимость потерь и ранимость находок, но молодые тела самозабвенно молчали, и заговорщически усмехались: “Душная же ты, душонка” – читала она в их глазах, и уже шепотом для себя объясняла по-христиански: “Я не хотела быть плотью”.
А он предсказывал ей будущее, потому что будущее души – соединяться с телом, а она удивлялась и спрашивала о рождении, как о жизни. “Так что такое смерть?” – падал он из вопроса. “Так что же такое смерть?” – взлетала она из ответа...
И она целовала его так, что капли крови стекали по губам, а потом отдавалась другому так же легко, как полевые цветы случайному человеку.
6 - 8 мая 1991 г. © ЕСИ
:
