Байки морпеха

ЛЕНИНГРАД

 
                Я очень люблю Ленинград. Я люблю его строгие прямые проспекты, классическую архитектуру. Растрелли, Кваренги...  Каналы, мосты... Зимний, Дворцовая площадь, Генштаб, Дворцовая набережная... Набережные... Нева, Мойка... Фонтанка... Я там водку пил... Там памятник Чижику-Пыжику. Под Инженерным мостом.
               Я не люблю Москву. Хотя живу в ней едва не всю жизнь. Огромный беспорядочный город. Конечно, тоже много памятников архитектуры, исторических мест... Всё равно не люблю.
              Я время от времени сбегаю в Ленинград. Как выдаётся два-три свободных дня – так и сбегаю.
                                                                    *       *       *
              Когда я был помоложе и не такой ленивый, я ездил туда на машине. Семьсот вёрст – не крюк.  Зато колёса свои. Можно поехать в Петергоф, на Ладожское озеро, на Финский залив. На Балтийском море я когда-то служил. Я ещё не забыл, что я – капитан-лейтенант морской пехоты. У меня даже чёрная шинель есть. Как-то на сборы зимой призвали. И шинель дали. С чёрными погонами, с четырьмя золотыми звёздочками на каждом. Она у меня так в Питере и висит. В моей квартирке. В Кронштадте переподготовку проходил.
             Ну, квартира – это, конечно, громко сказано. Так, чуть больше собачьей будки. В Питере, несмотря на громкие итальянские имена, много причуд архитектуры. Наверное, пока старик Джакомо (Кваренги) рисовал свои знаменитые акварельки, русские строители лепили, что хотели. Или Варфоломей Варфоломеич, сын Бартоломео Растрелли, отошёл от строгих принципов классики… Иными словами, чтобы добраться до моего жилища, надо было подняться на седьмой этаж на лифте, а потом еще топать этажа два по витиеватой лестнице. Так можно было попасть в башенку с окнами на все четыре стороны.
             Вид, конечно, открывался захватывающий... Адмиралтейство, Исаакий...
             Квадратных метров, правда, было немного. Ну, да мне много и не надо было. Проехав семьсот вёрст упасть и заснуть.
             Жилплощадь мне досталась в наследство от деда. Вернее, двоюродного деда. Он был слесарем. Ему на заре советской власти предложили или подвал, или этот скворешник. Он выбрал второе, и хотя там не было никаких удобств, он всё сделал. Слесарь.
            Ну, керосинка – это понятно. Я потом притащил небольшую газовую печку и баллон. Дед отгородил угол и поставил там толчок. Удобство! А чего ещё надо? Уж как он отвёл канализацию... И откуда провёл водопровод... Слесарь. С большой буквы.
            Когда дед помер, я никаких документов на эту жилплощадь не нашёл. Думаю, их никогда и не было. Какие документы на чердак?
            В наследство мне ещё остался кот. Большой серый кот. Дымчатый. Когда деда я похоронил, кота хотел взять с собой в Москву. Сунул за пазуху, посадил в машину. А он, подлец, вырвался, выскочил в окно и был таков.
           Я полдня ходил вокруг да около, заглядывал в мусорные баки, звал по помойкам – бесполезно. Прохожие подозрительно смотрели на меня. Прилично одетый мужик по помойкам шастает...
           Я вернулся домой – он там, злодей, сидит. Как он туда проник? Дверь-то я закрыл. Он мстительно сверкал на меня зелёными глазами.
           Я плюнул, пошёл в ближайший магазин и накупил кошачей еды. Решил, что через месяц приеду, а на месяц этой твари хватит. А не хватит – пусть шастает по помойкам.
 
            Дверь я закрывать не стал. Да там и спереть нечего. У нас с котом. Да и кто знает про эту башенку... Старый дворник-турмалай (финн) сам давно помер...
            Когда через месяц я приехал, кот был такой же толстый. Харчи, правда, все подъел. Я пошёл в магазин и купил ещё. Он, правда, с жадностью накинулся. Потом долго тёрся об мои ноги и мурчал. Пока я пил ленинградское пиво. И вспоминал своих деда и бабку. Деда звали Егор. А бабку – Фрося. Ефросинья, стало быть. Славная была бабка. Помню, она говаривала: это кто ж такие фильянцы? Это не те ли чухонцы, которые у нас в Питере всегда служили дворниками, истопниками, золотарями? Это что же они, теперь фильянцами заделались?
           Да... Ленинград... Это другой мир. В нём надо жить, чтобы его понять.
           Я не ленинградец, но 7 ноября я надевал свою чёрную шинель и шёл смотреть, как крейсер «Марат», бывший  «Двенадцать Апостолов», заходит в Неву и стаёт на бочки против Дворцовой площади. А парадные коробки печатают шаг... Матросики мне отдавали честь. Каплей, худо-бедно...
           Да... Нет, кто в Питере никогда не жил – не поймёт.
 
                                                                      *   *   *
           Вот так я 7 ноября приехал в Питер, посмотрел на парад, а дальше делать было нечего. А впереди была ещё неделя праздников. И пошёл я – чтобы вы думали – в Лениградский мюзик-холл. Был такой в Питере. Не знаю, есть ли сейчас. А тогда был. Дрыгоножество, конечно, и рукомашество. Но что-то же надо делать. Всё-таки Питер. Самый культурный город в России. В Мариинку я не попал. Билетов не достал.
          Смех, конечно. Мюзик-холл...
          Но не сидеть же дома. Даже кот куда-то делся. Он, по-моему, выбирается, через окно. И по краешку крыши... Не сорвался бы. Дверь я перестал закрывать совсем. Ноутбук я прятал в дедовом сортире. Там шкафчик дед устроил. Для инструментов. Да кто к нам полезет... Другие жильцы, небось, и не догадывались, что пролом в потолке куда-то ведёт. А если и заглянут, то увидят только пыльный чердак. Что там делать?
          Да, так про мюзик-холл. Выйдя после представления, я пошёл к машине. Дождик сыпал... Мелкий, противный. Ноябрь... Я зашёл в соседний магазин и купил кое-чего. Водки в том числе.
          Я влез в машину, поставил рядом мешок, повернул ключ и включил дворники. И увидел... девушку. Она голосовала. Но никто не останавливался. А дождь уже припустил. А у девушки даже зонтика не было. Я запустил мотор и рявкнул им. Девушка обернулась. Я мигнул фарами. Она подошла. Я опустил стекло. – На Петроградскую сторону... – Садитесь... – Я открыл правую дверь.
           Девушка была совсем мокрой. Я тронулся. – Давно стоите? – Да нет... Только вышла... – На концерте были? – Была... – И я тоже. – Она рассмеялась. – Что смешного? – Да ничего... Вы были как зритель, а я на этом театре служу.
           Это же какое русское выражение... Служить на театре... Даже в Питере так не говорят. И в Москве тоже. Хотя Москва – театральный город. В отличие от Питера, который – город филармонический. За что я его и люблю.
           - Вы откуда? – решился спросить я, крутя баранку. – Почему вы решили, что я откуда-то? – Вы говорите не по-питерски... – Это что, отдельный язык? – В какой-то степени... – Откуда вы знаете? Вы ведь тоже не питерский! – Откуда вы знаете? – У вас номера московские! – Верно! Я -  московский гость! – А что здесь делаете? – В мюзик-холл приехал! На вас посмотреть! – Ах, ах, ах! Подлиза! – Контакт устанавливался. Надежда появлялась.
           Но я не решался развить ситуацию. Мы помолчали. - Так куда на Петроградской стороне? – спросил я осторожно. – Я передумала, – сказала девушка. – На Московский вокзал. – Вы тоже живёте в Москве? А как же вы служите на Ленинградском театре? – Да так получилось, - ответила девушка неопределённо...
 
             Я подвёз её к Московскому вокзалу. – Сколько? – спросила она, доставая кошелёк. – Можете поцеловать меня. – Девушка вспыхнула. - В щёчку... – добавил я. – Размечтались! – Денег с девушек не беру! – Гусар? – Нет... – улыбнулся я. – Морской пехотинец... Хочешь быть красивым – поступи в морпехи!
             Она вылезла, взяла с сиденья свою сумку и сердито хлопнула дверцой. Чем я её огорчил?
             Что-то было не так. Я это чувствовал. Но объяснить себе это не мог. Я припарковал машину, вылез, поднял воротник – дождик всё сыпал – и пошёл в вокзал.
             Она сидела на скамейке. Достала из своей сумки полотенечко и стала протирать мокрые волосы. Я посмотрел на табло. Первый поезд на Москву был в семь утра.
             Я подошёл, взял её сумку, закинул на плечо и пошёл, не оборачиваясь. – Эй! – услышал я сзади. – Отдай сумку!
                                                                        *   *   *
             - Тебе негде ночевать? – Негде... – А как же ты на театре служишь? – Была одна добрая старушка... Мы квартировали у неё вчетвером... В больницу попала. Внук-алкоголик стал приставать... Мы с девчонками сбежали... А бежать некуда... – А где девчонки? – Да там же, на Московском вокзале должны быть...
             Я резко развернулся и поехал в обратную сторону.
             Девчонки сидели в уголке и жевали бутеброды. К ним подошёл милиционер. Я сказал: ну, что расселись? До поезда ещё семь часов! – Моя спутница им кивнула. Девчонки встали, посмотрели на меня испуганно, но подхватили свои сумки. Я сказал милиционеру: спасибо за охрану. Милиционер стукнул дубинкой по ладони.
             Они ничего не спрашивали, пока мы ехали.
             Кот понюхал их, но ничего не сказал.
             Утром я уезжал в Москву. Кот сказал: не волнуйся. Я тут за ними пригляжу.
             Пермское хореографическое училище. Преддипломная практика.
             Я приехал через месяц. – Товарищ капитан-лейтенант! – выстроились девчонки. – За время вашего отсутствия!.. – Кот подтвердил. 
 
 

КАК Я БЫЛ АМЕРИКАНЦЕМ 

                  Мы пришли в этот порт рано утром и занялись приборкой. Нам подвезли пресную воду.  Забортной так всё не отмоешь. Соль потом проступает. 
                  Вы видели, как заправляют паровозы? Вот так примерно заправляют и пароходы. То есть, двигали нас, конечно, дизеля, но судно своё мы называли по старинке пароход. 
                  Вечером за примерный труд нас отпустили на берег. По трое. Мои товарищи по тройке подмигнули мне и разбежались. Они были в этом порту раньше, а я - первый раз. Ничего не\оставалось,\как\пойти\в\ближайший\бар. 
                  Я сел у стойки в уголок и щёлкнул пальцами. Подошла сногсшибательная местная девушка. - Что будешь пить, гринго? - Я не гринго... - Да мне плевать. Что пить 
будешь? Заказывай. Тут тебе не кнехт на пирсе, чтобы рассиживаться (двойная чугунная тумба для швартовых). - На твой вкус, - ответил я, присматриваясь к её довольно открытому бюсту. - Я в вашем порту первый раз. - Моряк? - Что-то в этом роде... 
Она вернулась со стаканом, который поставила против меня. Я пригубил и чуть не 
свалился с высокой табуретки. 
                  Когда я прокашлялся, гоготала вся таверна. Ко мне подошёл местный и положил руку на плечи. От него несло рыбой. - Не тушуйся, гринго! С этого здесь все начинают! Это у нас уже лужёные глотки! А это наше кактусовое виски! Не чета вашему кукурузному бурбону! Ничего, ещё пару раз в наш порт зайдёшь - и всё будет в норме! Пойдём к нам за столик! 
                 - Наш друг - весёлый парень! И это знают все! - пели рыбаки в мою честь по-
английски, обнявшись и обняв меня с двух сторон. Чёрт! Ну страна! Я раньше даже с 
трудом представлял, где она на карте. Белиз... 
                 Чем меньше страна, тем больше народ. У меня деньги уже кончились, но девушка с бюстом всё чаще подходила к нам. Вряд ли можно верить иностранному моряку. Кредит, видимо, был распространён на местных. 
                 Я услышал её крик: отстань! Я извинился перед товарищами, вылез из-за стола и подошёл к стойке. Девушка отбивалась от какого-то хмыря в сомбреро. - Ты не слышал, 
что леди сказала! - Отвали, гринго! - Пришлось объяснить, что я не гринго. Видно, он раньше никогда не дрался с морпехом.
                Тут поднялася катавасия такая - передралася вся компания блатная... Кто-то обрушил на меня барную табуретку. Я не успел увернуться... От троих отбивался.
                Очнулся я в маленькой комнатке на огромной кровати. С железными спинками. Рядом сидела барменша и плакала. Она упала мне на грудь и расплакалась. - Я думала, тебя убили, гринго! Какого чёрта ты полез! Это мексиканцы! - А по мне хоть марсиане! - ответил я, обнимая её. Голова страсть как трещала. Я прикоснулся к ней - она была забинтована. На пальце моём была кровь. Надо думать, моя же. Будем надеяться, я ничьей другой не пролил. По пьяной лавочке. 
                До 24-х меня переправили на рыбацком баркасе на наше судно. Трап был опущен, вахтенный был свой парень, никто ничего не заметил. 
               На утренней поверке комбат спросил: чего это у тебя с башкой? - Поскользнулся во время приборки, товарищ капитан-лейтенант! - Врач меня потихоньку перебинтовал под утро.
               Страна - с ноготок на самой крупной карте. Каждый заход иностранного судна - 
национальный праздник. Капитан порта устроил в нашу честь приём. Громко, конечно, 
сказано, но все южноамериканские атрибуты присутствовали. Ай-яй-яй-яй! Ай ми аморе! 
- пел и хныкал крошечный оркестрик из трёх разновеликих гитар. 
              Нас заставили надраить форму. - Это охрана нашего научно-исследовательского судна! - провёл капитан мэра перед нашим маленьким строем, стоящим навытяжку, задрав подбородки. 
               А здорово она плясала в своей таверне, мотая юбками, которых на ней было, наверное, пять или шесть. И моём чёрном берете с золотой кокардой и красным значком сбоку, как гюйс.
               Не успел я посчитать её юбки. Отваливали мы. - Ай ми морена анд ми коразон!.. - 
прошептала она слова из песни, которую мы пели весь вечер, кладя мне ладони на грудь, на мою чёрную куртку с блестящими знаками отличия и глядя на меня ещё более чёрными и блестящими глазами. Я надел на неё свой берет.
             - Гринго! - шумели рыбаки, махая руками над головой на пирсе, когда мы отваливали на катере. Она молча стояла, держа в руках мой берет. Стоя на катере, я отдавал им честь, приложив руку к рыбацкой бандане, которую они мне повязали на прощанье. На всё ещё забинтованную героическую башку. Капитан-лейтенант в благодушном настроении от кактусовой водки, которой его и капитана НИС в изобилии угощал мэр, ничего не говорил. Только смотрел с завистью.
              Никогда я больше не был в той стране с ноготок.
              Ай-яй-яй-яй-яй!..Кампанья!..
 

АДМИРАЛ

 
                Подружка вышла замуж. Это было так здорово!..
                Пышное белое платье, цветы, лимузин. Дворец Бракосочетаний. Гости. Свадьба.
                Мы, девчонки, ревели вместе с невестой. Дома - наряжая её - в лимузине, во дворце, на свадьбе.
                Я ещё ревела потому, что это была не я.
                 А жених у неё был, жених! Военный моряк! Капитан-лейтенант! Он был в парадной форме, с медалями, с золотым кортиком.
                Ох, ревела я! Ревела от зависти...
                Подружка познакомилась с ним в военно-морском госпитале, где работала медсестрой. Он подводник, командир водолазного спасательного отряда, и получил кессонную болезнь, когда они спасали товарищей из затонувшей подводной лодки. Всех спасли. Он получил медаль! Я бы сама в такого влюбилась! Без памяти!
                На свадьбу пришли его товарищи. Его командир. Адмирал. Все в военной форме. Поднимали тосты за молодых. Я ревела, как белуга. Только виду не подавала.
Вот бы мне одного из них. Всё бы отдала!..
                Но у меня и нет ничего. Кроме того, что я в свои двадцать лет – ещё девчонка...
 
                                                                      *   *   *
                Я в отчаянии спросила у подружки, не нужны ли у них в военно-морском госпитале санитарки, нянечки. Подруга улыбнулась и сказала: знаешь, ты нужна мне. Я беременна... Иногда трудно бывает что-то по дому делать. А муж в плавании... Да и тебе – что мыкаться по общежитиям да съёмным квартирам...
               И мы зажили с ней вдвоём. А муж её ушел в дальний поход. На подводной лодке...
               Ребёнок у нас родился! Счастливый отец прислал телеграмму с борта.
               Из роддома нас забрали его товарищи. Приехали на такой военной машине... Чуть не на бронетранспортёре. За рулём сидел сержант. Как я поняла, морской пехотинец. Я села рядом с ним в машину. Держа на руках ребёнка.
               Дома мы устроили для моряков праздник. Я заранее всё приготовила.Сержант сидел за столом рядом со мной. И ничего не пил. Адмирал поставил перед ним стакан, налил и сказал: ладно, выпей, сынок! Прикроем!..
               Хорошие товарищи у мужа подруги! Я опять расплакалась. Подруга тоже. Сын наш спал. Мы бегали посмотреть на него. Моряки тоже...
 
                                                                       *   *   *
              На следующее утро в дверь позвонили. Я открыла. Сержант. – Тут паёк вам... – В руках у него была объёмистая коробка. – Заходи! – Он зашёл и спросил: куда поставить? Я пошла впереди него на кухню. Он поставил коробку на стол. А красивая у него форма : чёрный берет, золотая кокарда, разные знаки на куртке... – Садись, я чай поставлю.– Не могу. Служба!
             Я проводила его, вернулась на кухню и села на стул. Подруга ещё спала. Малыш проснулся... Я побежала перепеленать его. Вечером приехал адмирал. В гражданском.
А он вовсе не старый ещё мужик. И в гражданском выглядит не так страшно...
 
 
                                                                      *   *   *
             Адмирал приезжал почти каждый день. Это здорово, что командир так заботится о семье подчинённого...Адмирал нравился мне. Но я  как-то его спросила: а где тот сержант? – Ждёт в машине, – ответил адмирал. Я спустилась вниз. И сказала сержанту: пойдём! – Не могу! - ответил он. – Пойдём! – повторила я. – Он смотрел на меня. – Приказа не было... – Я тебе приказываю! – открыла дверь и вытащила его из машины.
           - Товарищ адмирал! – сказала я сердито, держа за руку сержанта. Адмирал улыбнулся.
           Нет, мужик он неплохой...
 
                                                                    *   *   *
            Муж подруги вернулся из дальнего похода, и его перевели на Северный флот. С повышением. Капитан третьего ранга! Мы с подругой пришивали новые погоны на его китель. Парень наш вопил. Квартиру свою они оставили мне. Кто-то должен за ней присматривать... Да и я привыкла в ней жить...
            Адмирал приехал, привёз цветы, вино, конфеты. Я поставила чай. И спросила: а сержант в машине ждёт? – Уволился, - ответил адмирал. – Он же срочник. Вышел его срок.
            Я думала – расплачусь...
            Мы посидели, выпили немного. Я угостила его, чем нашлось. Адмирал вдохнул воздух и решительно сказал: извините за прямоту... Я человек военный. Конечно, нелегко быть женой моряка. Одна от меня уже сбежала... И я гораздо старше вас.
            Я была в шоке. Адмирал это заметил. Встал и ушел.
            Я долго не могла опомниться.
 
                                                                   *   *   *
           Товарищ мужа подруги узнал по моей просьбе, где живёт сержант. Я поехала туда. И попала на свадьбу...
          Я опять ревела, как белуга!..
          На флагманский корабль меня пустили. Вахтенный с КПП позвонил...
          Когда я поднялась по трапу, вахтенный офицер почему-то отдал мне честь и скомандовал: товарищ адмирал! Товарищи офицеры! Товарищи старшины и матросы!
Боцман заливисто засвистел в свою дудку. Откуда-то прибежали ещё матросы...
          И все на корабле выстроились и вытянулись по стойке смирно. Офицеры отдавали мне честь. И все сделали равнение на меня...
         Не знаю, что подумали о нас моряки – офицеры и матросы, - когда я обняла их адмирала и прижалась к нему.
         Но все дружно крикнули: Ура! Ура! Ура!
         На корабле взметнулись флаги расцвечивания... 
 

             ЦАРИЦА  ШЕМАХАНСКАЯ И  КАПИТАН - ЛЕЙТЕНАНТ

 
                В гражданский институт я поступил, уволившись из армии. Как офицер, я был освобождён от военной кафедры. Но мне было неловко. Моих однокурсников раз в неделю на целый день заметали на «войну», а я был, получается, свободен...
              Я вызвался добровольно помогать на военной кафедре. Военный перевод. Преподаватели видели, что я знаю военную терминологию вовсе не по словарям и учебникам, и охотно доверяли мне проверять работы моих соучеников. Я тайком исправлял в них ошибки и ставил оценки повыше. Да простят меня отцы-командиры, но все мы были нищими студентами, и слететь со стипендии никому не улыбалось.
              А армии меня даже на сборы не удавалось затащить. Институт наложил на меня танковую броню. Только вызывали в военкомат, чтобы вручить очередную медаль. Юбилейную.
              Однако перед самым окончанием, на последнем курсе, зав. военной кафедрой, полковник в отставке – с правом ношения формы – вызвал меня и сказал: не удаётся на сей раз тебя отстоять. Призывают на сборы. Повестку получил? – Нет ещё... – А нам уже сообщили. И предупредили, чтобы больше не филонил. А то хуже будет. Сказали, призовут на всё лето и будешь сигать с парашютом в Казахстане. Вот, читай...
           На носу была сессия, потом новогодние каникулы, а я гремел в армию... На месяц...
 
                                                                         *   *   *
              Военком сказал: ничего, что сессия. Учитесь вы отлично, и мне сказали, что сессию вам зачтут автоматом. По просьбе Советской Армии и Военно-Морского Флота. Родине снова требуется ваша служба!
              - А пулемётом нельзя? – поинтересовался сердито я. – Да вы не волнуйтесь! – мирно ответил военком. – Служба будет не пыльная, насколько мне известно. Явитесь сначала в Генштаб. Там всё объяснят подробнее. Вот предписание.
              В Генштабе сказали: нелегко вас было выцарапать. Но вы нам нужны. Вы опытный специалист. Есть тут у нас одно маленькое училище. Скоро выпуск. Поделитесь практическим опытом. Поработаете преподавателем, товарищ капитан-лейтенант. – Я - старший  лейтенант. – После этих сборов вам положено повышение. Мы вас уже аттестовали. Зайдите на вещсклад, получите форму. На полевых сборах положено. Полевая форма только, правда. Но мы вам выписали повседневную. Не должны же вы выглядеть перед курсантами, как «партизан»... В строевой части получите предписание, денежное довольствие и воинское требование на билет.
             На следующий день я качался в мягком купе. Которое мне по чину не было положено. Немолодая уже проводница заглянула: чаю, товарищ моряк? – С печки бряк... – подумал я. И куда меня теперь только армейско-флотский чёрт несёт? Станция какая-то – даже названия нету. Такой-то километр. Проводница положила на столик брикетик железнодорожного сахарку и поставила стакан с горячим чаем. В подстаканнике. Железном, как вся железная дорога.
             Забирая свое вещимущество, спросила: али в отпуск едешь, сынок? – Присела рядом. – Где ж ты столько наград заслужил? В мирное время? – На куртке у меня красовались знаки «Гвардия», «За дальний поход», военный специалист первого класса. Слева – орденские планки. На форме носить это положено. – Да не везде оно мирное, мать...
 
                                                                              *   *   *
              У платформы в месте назначения меня ждала машина. Козёл, естественно. Сержант-шофёр отдал мне честь. И мы поехали по ухабам и буеракам через лес...Шофёр-сержант проводил в штабе к командиру. - Товарищ  полковник! Прибыл в ваше распоряжение! Докладывает капитан-лейтенант запаса... – Сейчас ты снова на действительной, капитан-лейтенант! Приступай! Как раз в отпуск ушёл командир учебного взвода микрофонщиков (радиоперехват открытой связи). Вот и заместишь его. Не обидишься? Ты ведь аж капитан... Хоть и лейтенант. – Я  вздохнул. – Я – «партизан». Да и вообще, -  махнул я рукой, - дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут... – Полковник хлопнул меня по погону. – Правильно рассуждаешь! Как положено настоящему офицеру! А почему, кстати, на тебе форма морская? – В морской пехоте служил...
              Полковник показал мне мою комнату – я бросил на койку свою сумку, - потом он показал мне всё расположение – учебные аудитории, спальни. Всё лесное училище помещалось в одном корпусе, обнесённым высоким кирпичным забором с колючей проволокой наверху. Был ещё небольшой автопарк. Три козла, два БРДМа, одна БМП и старенький Т-62. Оборудованный почему-то пеленгатором.
          Потом полковник подвёл меня к одной аудитории и сказал: с Богом! – И открыл
дверь.Было немного страшновато. Я вошёл. Из-за столов вскочили пятеро курсантов и... столько же курсанток...
          Ко мне подошёл строевым шагом курсант с нашивками сержанта. – Товарищ капитан-лейтенант! – вскинул он руку к пилотке. – Первый учебный взвод... –  Вольно! – сказал я, тоже приложив руку к пилотке и снимая её. И сел за стол.
          - Вот что, ребята... И девушки... Честно скажу - я не знаю, зачем меня к вам определили. Сказали только, что я должен поделиться с вами опытом. – А где вы служили, товарищ капитан-лейтенант? – смело спросила черноволосая девушка с глубокими тёмными немного раскосыми глазами, с уважением глядя на мою куртку. – Да где... Везде...
           Мы быстро подружились с курсантами. Разговор завязался непринуждённый. В офицерскую столовку я не пошёл, пошёл с ними. В сущности, я был ненамного старше них.
            Я уселся с краю, в начале стола на десять человек, рядом со смелой девушкой. Какой-то кашевар в белой куртке подошёл и отдал честь: товарищ капитан-лейтенант! Вам накрыто в офицерской столовой! – Забери себе! А мне принеси курсантскую порцайку! – Не надо! – сказала девушка. – Мы поделимся!
           - Мы всегда делимся с нашими парнями, - улыбнулась она, наливая мне гороховый суп в свою тарелку и ставя её передо мной. – Мы ведь фигуры соблюдаем... – А ты из чего будешь есть? – Сейчас схожу за ещё одним прибором. – Она встала и пошла куда-то. Я посмотрел на её фигуру в курсантской форме...  
           Кашевар принёс мне офицерскую порцию. По-моему, двойную. Видно, я впечатлил его. Я поставил всё посреди стола. Девочки поделили булочки и мёд. Мы с парнями – котлеты. – У нас своя пасека, но нам достаётся только по праздникам... –  сказали девушки. – А котлеты – когда проверяющий генерал наезжает, - рассмеялись парни.
 
                                                                    *   *   *
             Рассказать мне было им много чего. Ребята хотели записывать. Я спросил: спецблокноты есть? – Нет... – Тогда просто слушайте...
             Вечером в клубе на первом этаже здания было кино. Смелая девушка сидела рядом со мной. Я нечаянно коснулся своим бедром её бедра в узкой зелёной форменной юбке...
 
                                                                    *   *   *
            - Ну, как тебе? – спросил полковник утром. – Нормально... – Осваиваешься? – Да что тут осваиваться... Сколько я таких частей видел... – Знаю... Ты не очень-то панибратствуй с ними! – Я не панибратствую. Я – один из них. А вы разве – нет? – Полковник слегка покривился.Я был всего лишь офицер запаса, призванный на сборы. Карьеру у полковника мне не делать.
 
                                                                      *   *   *
             - Товарищ полковник, отпустите мой взвод в увольнение со мной! В городишко соседний! В кафе-мороженое сходим! – Ага!.. По рюмочке! – Нет, за это ручаюсь!.. – Не положено!..
            Строевик... Сказал бы я ему... Да на мне форма.
            Я едва не стукнул девушку дверью, выходя взбешенным из кабинета командира. – Я иду в увольнение, товарищ капитан-лейтенант!.. – Она робко показала мне розовую бумажку (увольнительная записка).
            Мы с ней гуляли целый день по городку, сидели в кафе, съели мороженое, выпили немного вина.
            - А правда, товарищ капитан-лейтенант, что вы – тоже студент? – спросила она, почему-то покраснев. – Это умаляет мой авторитет? – ответил я по-одесски, вопросом на вопрос. Она покраснела ещё гуще. – И тоже выпускного курса, - добавил я.
           Мы купили бутылку коньяку, бутылку вина и закуски, и вернулись в часть.
           - Кого-то на стрёме надо поставить, - строго сказал я, - по командирски - открывая бутылку, когда мы сидели в нашей аудитории. Девушки резали закуску. – Я стану! – сказала смелая девушка.
           Коня на скаку остановит... В горящую избу войдёт. Высокая, статная, черноволосая, черноглазая. Правда, ребёнок двухлетний на груди у неё не поместится.
 
                                                                       *   *   *
           Их учебная рота шла в наряд. Я доложился полковнику поставить и меня тоже. – Тебе не положено... – А что я буду делать, пока они будут в наряде?
          Меня хотели поставить дежурным по штабу. Я сказал, что это маловато для капитана. Попросился начкаром (начальник караула). Девчонки-то мои по кухне пошли, а парни все – в караул загремели. Лейтенант, который должен был идти начкаром, крепко пожал мне руку. Ему совсем не улыбалось целые сутки проверять посты на морозе.
           А мы с парнями чувствовали себя нормально. В картишки дулись в караулке. – Приказываю заступить на пост по охране важных военных объектов! – командовал я каждые два часа, перед строем караульного наряда. Оружие проверял - заряжено ли, и наливал каждому караульному по наркомовской. Из собственных запасов. А то замёрзнут.
          Сержант наш был разводящим.
          Девчонки наши нам пожрать сгоношили. И потом всё с харчами прибегали. Сунув босые ноги в валенки и накинув караульный тулуп. Которые мы им дали. Дружный был взвод...
 
                                                                      *   *   *
          С офицерами-преподавателями я тоже подружился.
          - Манкируете офицерское собрание, капитан-лейтенант, – упрекнул меня только однажды майор, заместитель начальника училища. Я стал ходить туда.
          Это была просто небольшая комната, где стоял бильярд, несколько кресел и журнальных столиков между ними, и телевизор. В бильярд я не обыгрывал только командира – да и то, чтобы не ронять его авторитет. Научил всех играть в вист. Играли в карты на бильярдном столе. Сукно-то тоже зелёное... Ну, и по маленькой... На сосновых шишках настоянной.
          Мои курсанты ревновали меня. Обижались, когда я не приходил к ним по вечерам. Они собирались в комнате девчонок. Чай пили, чашки били, по-турецки говорили... Ну, и тоже по маленькой... Девчонки, правда, не пили.
          Они все действительно говорили по-турецки. Их готовили на это направление.
          Я спросил у смелой девушки: откуда вы все так хорошо знаете язык? – Мы  все – этнические турки. Я, например, - гагаузка. Из Молдавии. Слыхали? – Конечно! Небольшой народ, но славный и талантливый! Столько поэтов, учёных, художников! Я читал про вашего Моисея – Отца Захария Чакира, - который вывел ваш народ из Османской империи, где гагаузы страдали за веру предков – христианство. Читал стихи Николая Танасоглу, Константина Василиоглу...
          Она опешила. – Откуда вы всё это знаете? – Под Одессой одно время служил. У нас были гагаузы-микрофонщики. А развертывались  мы в  Молдавии и Румынии.  Недалеко от Буджака и Бешалмы...
          Девушка смотрела на меня недоумённо и недоверчиво.
          Я улыбнулся  и добавил: теперь я понимаю, почему ты в вояки подалась. Ведь ваш главный праздник – Хедерлез, день Святого Георгия! А он – покровитель воинов!
          Она посмотрела мне в глаза. Прямо в душу заглянула... Прекрасными чёрными глазами... А у меня у самого в глазах темнело. Какая девушка! Царица шемаханская...
          Она всё время держалась рядом со мной. Сержант – замкомвзвода, чувствовалось, был пару раз близок к тому, чтобы набить мне морду. Но она сверкала на него своими прекрасными глазами и что-то резко говорила по-турецки. И сержант остывал.
          Военный английский им преподавали. Я поговорил с полковником и ввёл уроки ещё и военного французского. Вёл их сам. – Турецкое информационное агентство «Анатолия», которое вам придётся перехватывать и читать, вещает и по-французски, - сказал я своим курсантам. – Анталиа! – мстительно поправил меня сержант. – Anatolie, en Franсais, s’il vous plait, Monsieur le Sergent, - спокойно ответил я.
          Делая перерывы в занятиях по военному переводу, я читал им стихи Камю и Рембо.
 
                                                                     *   *   *
          Надвигалась сессия. Мы сидели в своей аудитории и зубрили. Она заснула, положив голову мне на плечо. Я осторожно подложил пилотку под её щёчку на свой жёсткий погон. С четырьмя выпуклыми железными звездочками... В следующем карауле сержант меня застрелит.
         Я был членом экзаменационной комиссии. Всех своих отстоял.
         Мы собрались у девчонок. Я мотнулся перед этим в город на козле и купил вина и коньяку.
         В дверь постучали. Мы в спешке спрятали бутылки под стол. А в чайные чашки уже было налито. Вошёл майор – заместитель начальника училища. – Товарищи курсанты! – вскочил я и вытянулся. И все мои. – Сидите, сидите... Отмечаем? Поздравляю взвод с успехами! – Присаживайтесь, товарищ майор! – Чайку? – спросили девушки, ставя перед ним чашку и поднося чайник. Майор взял мою чашку и понюхал. – Меня этот устраивает. По-моему, это чай армянский. – И он опрокинул себе содержимое в рот. И понюхал рукав кителя. Девушки протянули ему тарелочки с сыром, колбасой и лимоном. Я достал бутылку «Арарата» из-под стола.
 
                                                                    *   *   *
          Полковник вызвал и сказал: мы тут посовещались и решили отпустить тебя досрочно. Мы не доложим никому. Будто ты всё ещё был у нас. А праздник проведёшь дома. В кругу семьи.
          - Спасибо, товарищ полковник. Я уж со своими ребятами... Тем более это ведь была только зачётная сессия. Впереди ещё экзаменационная. Как же я, их командир, хоть и временный, их брошу!
          - Но... Их взводный выходит из отпуска... – Так отпустите его провести праздник в кругу семьи! А у меня и семьи-то нет... – Полковник достал из сейфа бутылку коньяку и два стаканчика.
 
            – Слушай, а может, останешься? Заместителя моего переводят в линейную часть. С повышением... – Я ещё институт не закончил, товарищ полковник! – Имей в виду! Майор тебе обеспечен сразу! Должность подполковничья, через год подам аттестацию... – Спасибо, товарищ полковник! Буду иметь в виду!
 
                                                                    *   *   *
             - Слухи ходят, ты уезжаешь... – сказала она, тревожно глядя на меня и теребя пуговку на моей куртке. – Кто тебе сказал? Плюнь ему в лицо! Слушай, тут полковник договорился со своим товарищем в городе насчёт морской парадки для меня. На праздник! Поможешь подогнать?
             Отставной моряк одолжил мне не только свою парадку, но даже доверил кортик. Седовласый каперанг (капитан первого ранга) был дылда того же размера, что и я. Нам осталось только знаки различия заменить на его форме. На мои скромные.
             Она ездила со мной. Нитки всякие купить. Посмотрев на меня в своей белой форме, которую я примерил, каперанг сказал: я дарю тебе эту форму, сынок. Сидит, как влитая. Она совершенно новая. Носи с честью! У меня старая ещё хорошая. По праздникам только надеваю. До конца дней не сносить. Кортик только верни! – Не имею права на ношение формы на гражданке, отец!.. Товарищ капитан первого ранга!.. – Мы с девушкой оба стояли перед ним навытяжку. Он обнял нас обоих.
             В местном военторге она долго выбирала нарукавные нашивки. Мне было положено  всего по две с половиной. Она придирчиво выбрала самые золотые. И пришивала их полночи.
             Девчонки пришли на бал в бальных платьях. Мы гремели своими медалями в парадках, танцуя с ними. Я ещё брякал кортиком.
             Она танцевала со мной в прекрасном белом платье. Я кружил её, положив правую руку ей на талию. Левой я придерживал кортик. И смотрел на неё из-под надвинутого на глаза козырька белой фуражки. Козырёк был с золотыми узорами каперанга. Которые она не сняла. Я смотрел строго. У неё на прекрасных глазах были слёзы. Её правая рука лежала на моём погоне. Левую она не знала, куда девать. Я взял её и крепко держал за её спиной на её талии.
             Я помнил, как в военной форме танцевать с девушками ещё по юнкерским балам в офицерском училище. Было такое – Киевское Высшее Командное,  Дважды Краснознамённое... И трижды проклятое, как добавляли мы.
             А здесь мы были белой парой. Парадка-то морская тоже белая. Только кортик золотой, погоны и нарукавные нашивки.  У неё на левом плече была золотая роза. Она сама её сделала. Из остатка моих шевронов.
            Мы достойно отметили праздник – офицеры, их семьи и курсанты училища вместе, а потом полковник скомандовал курсантам отбой. Семьи тоже отправились домой, а мы, офицеры, посидели ещё в офицерской столовой.
            Когда я вернулся в свою комнату, я нашёл там царицу шемаханскую. Она спала. Из-под грубого солдатского одеяла был виден только её волевой нос. Белое платье валялось на полу.
           - И ещё спросил я у менялы, в сердце робость глубже притая... – прошептал я вслух. - Как назвать мне для прекрасной Лалы... – Слово ласковое «поцелуй»... – прошептала она немного невпопад спросонья продолжение есенинской строфы...
 
                                                                        *   *   *
           Сессия кончилась. Мой срок сборов тоже. Она ничего не сказала, обнимая меня на прощанье. – Я приеду за тобой после летней сессии!.. – сказал я.
           Полковник и сержант видели эту сцену, но поделать ничего не могли.
           Мы писали и звонили друг другу. Потом она вдруг перестала отвечать. Телефонист в училище сказал: окончила, получила назначение.Едва сдав сессию, я помчался туда. – Где?! – ворвался я в кабинет полковника. – Это военная тайна, - ответил он, доставая из сейфа бутылку коньяка. – Сам понимаешь... Говорил – оставайся!
            - Семья там непростая... Хан-Гирей какой-то. Как узнал про тебя – чуть не зарубил ятаганом. И её, и меня.