"Как цари в народ ходили". Щедр Салтыков (продолжение 4)

Каково же было удивление Березкина, его команды и родственников, когда при оглашении итога выборов, оказалось, что все остальные жители лагеря в полном составе проголосовали за дядю Мишу.
Это был крах! Не веря своим глазам, Березкин ходил между людьми, заглядывал в их глаза, что-то говорил и даже ругался. Но. Дело сделано, и он теперь никто. Вернее, такой же, как и все остальные. Как все!
Жена и дочь пытались его как-то успокоить. Но что они могли сделать? Чем помочь ему, привыкшему только повелевать? Березкину показалось, что земля ушла у него из-под ног.
Вся его команда закрылась в штабе. "Правительство в отставке", их семьи были ошарашены не меньше Березкина и его родни.
- Доигрались! - неистовствовал Березкин. Почему,...почему это случилось? Невероятно! Мой народ меня бросил. Я же для них как царь- батюшка был. Пригрел на своей груди, на свою же голову дармоедов! Что теперь будет? На штурм они, продажные твари, конечно же, не пойдут.
А кто те-то, что в "Кремле"? Судя по их облику и замашкам, многие из
них уголовники. Вот именно! Кому власть отдали?
Вдруг Березкин замолк. Он вспомнил слова режиссёра Станислава Говорухина, сказанные им после президентских выборов и победе самого Березкина. И почему-то произнес их вслух:
-«Я вас поздравляю, господа! В России произошла Великая
Криминальная революция!» Он замолчал и задумался: «Что он тогда имел в виду? Меня? Моих людей? Сюда бы его. Увидел бы своими глазами «криминальную революцию». Потом продолжил вслух: - То-то и оно! Получили по полной! Все перевернулось с ног на голову! Прозевали мы все, господа!
Он сел, взявшись руками за голову, На глазах блеснули слезы. Он уже тихо, окончательно раздавленный, произнес:
- Я брошен. Покинут. Теперь и вы все разбежитесь и будете кланяться и стелиться перед этим дя-дей Ми-шей.
Имя своего обидчика он произнес, прошипев зло, через зубы.
- Возьми себя в руки, Николай,- успокаивала его супруга. - Надо сесть и все обдумать... Спокойно, с холодной головой.
- Они все меня бросили, - плакал Березкин. - Все бросили.
Целые сутки, почти без еды и сна ушли у окружения Березкина на то, чтобы его кто-то успокоить. Наконец перешли к делу.
- Николай Николаевич. Мы тут посоветовались, начал бывший уже Вице-Премьер Гайдук. Есть идейка.
- Валяй, - отрешенно произнес Березкин. На него было больно смотреть.
- Дело в том, что-о... люди уже бедствуют. Вот-вот начнется голод. Мы-то еще можем немного как-то продержаться, а вот остальные...
- Дело говори. Что ты все время тянешь и тянешь? А? - раздраженно прервал его Березкин.
- Я говорю, что... на этом можно сыграть. Те, что в кремле, вряд ли намерены проявлять сострадание. Публика там подобралась ой-ей-ей.
- Ну!- не терпелось Березкину.
- Настроим народ... Все поставим на место. Как и было. Нужно только показать всем, что мы так же страдаем, что нам не лучше, чем другим. Остатки продуктов нужно надежно спрятать, а потом... объявить всем, что еды больше не осталось.
- Ну? - снова занервничал бывший Президент.
- И, собственно, все..., - закончил Гайдук.
- Пока другого выхода нет,—добавил Чернов. - Нужно только подождать, когда у людей закончатся предвыборные подарочки дяди Миши.
- Теперь мы вроде как народ, а они, что в кремле - Правительство, - зло сказал Воронов, сплюнув на пол.
С улицы раздался чей-то плач. Все подошли к окну.
- Что там? - спросил Чубаров.
- Кажется, кто-то умер. Вон выносят... И Арсений там, - ответил Гайдук.
- Началось. Вот оно! - с какой-то тоской произнесла Фаина Степановна.
- Все там будем. И скоро, - зло процедил сквозь зубы Воронов. - Кто следующий?
Похоронная процессия медленно двинулась по дороге и вскоре повернула налево, скрылась за валом. На носилках несли тело, завернутое во что-то похожее на одеяло, уже бывшего Министра Иностранных Дел
Колодина. Он умер вчера ночью от сердечного приступа. «Бывшие» даже не пошли на похороны.
Вечером в кабинет Березкина зашел доктор Броне.
- Что там случилось, - спросил его Березкин.
- Сердце, Николай Николаевич. Остановилось. Во сне. Напряжение последних дней дало о себе знать.
- М-да.
- А вы-то как, Николай Николаевич?
- Ничего. Пока нормально.
- Это хорошо. А я вот, кажется, приболел, - кашляя и будто задыхаясь, сказал доктор. - Ну, я пойду. До свидания.
Он ушел не переставая кашлять.
- Помочь бы ему, - сказала Фаина Степановна.
- Нечем - ответил ей муж и, переведя разговор на другую тему, спросил, - как там Ольга, зять, внучки?
- Резвятся. Что им? Не понимают еще ничего. А по вечерам плачут, скучают по Москве, по дому, по уюту. Здесь ведь игрушек-то у них почти нету. А дочь: она вся в заботах о них. Мать есть мать. У меня-то тоже сердце
кровью обливается. Господи-и..., - и она тихо заплакала, причитая: - Коля. Мне страшно. Неужели мы все здесь сгинем? - Дети ведь, внучки.
-Не вой! Без тебя тошно. Самое страшное не это. Если у нас ничего в ближайшее время не получится, то каждый сам за себя будет. Как говорится «человек-человеку - волк». Вот если до этого дойдет, то это будет уже действительно страшно.
Березкин был недалек от истины. Разошедшиеся по «домам» «бывшие», каждый в кругу своей семьи в тот же вечер начали просчитывать все варианты дальнейших событий. Мысли у всех были разные. И перспектива «человек человеку - волк» не казалась такой уж утопической и далекой.

Глава XXXVII

В это же самое время в лагере победителей царил ажиотаж. Первый успех вскружил всем головы. Радовались, как дети.
- Да вы же гении, - хвалил Седой Шлимана и Сосновского.
- Жалко, что я не этот, как его? Церетелидзе, что ли? Я бы вам памятник при жизни забацал. Каждому, - сказал Семерочка.
- Прикинь. Два «бронзовых» стоят у борта и показывают вниз, этим, лагерным, фиги с двух рук, - подхватил хохму Борода.
- А еще лучше: стоят они, расстегнув «скворечники» и...
Раздавшийся хохот не дал договорить Толику Заикину.
- Отметить бы надо, - смеясь и утирая слезы, сказал Борода.
Пировали всю ночь. Не забыв, правда, выставить караул. Геологи
Вадим и Саша несли службу в эту ночь, изредка заходя в кают-компанию «для сугреву». Холодновато уже. Они же, незнамо откуда, вытащили китайские петарды и устроили настоящий фейерверк, освещавший все вокруг и отражавшийся в холодных водах реки замысловатыми зигзагами и вспышками разноцветных огней.
Утром «кремлевцы» проснулись от жуткого холода. Печка давно потухла и остыла. Выглянув в окна, все зажмурились на какое-то время. Все вокруг, кроме свинцовой воды реки, было белым-белым.
- Ну, вот, и зима показалась. Пойду умоюсь первым снежком... А то голова что-то трещит, - сказал дядя Миша и пошел на палубу. Многие последовали за ним и через несколько минут на палубе началась «война». Снежков. Налепили и набросали столько, что вскоре, казалось, не было и квадратного метра на стенах, бортах и палубе, куда не попал бы с силой брошенный и разлетевшийся в разные стороны, оставив след, снежный «шарик».
- Надо снежную бабу забацать, - предложил Борода.
- Точно! Со всеми прибамбасами, - показывая на себе «кое-какие детали», - добавил Полстакана.
 Слепили. В эротическом нижнем белье, в парике и шляпе, с накинутой на голое тело, короткой курточке, она смотрелась довольно-таки правдоподобно.
- Кто первый, я за ним, - рассмешил всех Седой. Его поддержали и хохма продолжалась.
- Женюсь! Ей богу, женюсь! - крикнул Толик Заикин.
- А весной разведешься - закапает, - рассмешил всех до слез Полстакана.
- Классная мадам! В случае чего, перелепить можно, подправить кое- где, - смеясь от души, сказал Борода.
- Не женщина - идеал! - это уже был дядя Миша.
К полдню подморозило. По команде дяди Миши все взялись за утепление жилых помещений. Получилось все очень даже хорошо, так как внутри одной из барж были стройматериалы и инструменты. Неожиданно раздался звук работающего мотора. Все выбежали на палубу и устремили взгляды в сторону этого звука, переглядываясь, с недоуменными лицами. Из трюма «Сибири» показались счастливые Саша и Вадим. Перебивая друг друга, они, радостные, заговорили.
- Заработало! - кричал счастливый Вадим.
- Есть контакт! - радовался Саша. - Электроника не работает, а «напрямую» работает.
Остальные «ожили» от оцепенения и понеслось:
- Живем, братва!
- Ура-а!
- Вот это уже другое дело!
- Молодцы,геологи!

Друзей-геологов обнимали, трясли за плечи, хвалили, хвалили и хвалили. Потом начали подбрасывать их вверх, по-очереди.
Оказалось, что первый морозец разрушил структуру той зеленой, уже прибитой дождями и смешанной с землей, пыли. Она перестала действовать на технику.
К вечеру неугомонные Вадим и Саша уже «осветили» всю кают- компанию и другие жилые помещения, провели свет в трюмы и, даже откопав где-то в недрах барж, поставили прожектор. Все это великолепие светилось и мигало под нежный звук двигателя одной из передвижных электростанций, находящейся в трюме. Жизнь в Кремле обрела второе дыхание.
Радостный ажиотаж в тот же вечер не остался не замеченным и соседями кремлевцев. К Кремлю стали подходить люди из лагеря. Некоторые наблюдали за происходящим, взойдя на холм, прикрывающий вид на баржи из лагеря.
Стали слышны, хотя и редкие и робкие просьбы спустить трап и впустить их в Кремль. Но все они пока еще в шутливой форме были отклонены. Сверху слышалось:
- Некогда нам! Дела.
- Успеете еще. Какие ваши годы.
- Надоест еще сюда лазать.
- Ничего здесь интересного-то и нет для вас.

Но все же, в честь радостного события, пришедшие люди были осыпаны сверху небольшим количеством конфет и шоколадок, за обладание которыми внизу развернулась нешуточная борьба.
- Посмотри на них, - обратился Шлиман к дяде Мише. - Видишь? Теперь мы вверху, а они - внизу. Диалектика, брат.
- «Каждому - свое». Так, вроде, было написано на воротах одного из немецких лагерей? - ответил тот.
Уже чувствовалось все отчетливей, что недавний мат рос стал быстро свыкаться со своей новой ролью, ролью вершителя судеб, человеческих, ролью ХОЗЯИНА!
В голосе дяди Миши стали слышны властные нотки. И вел он себя в последнее время как-то по-иному, нагоняя на себя солидность. Со стороны это выглядело не очень. И даже смешно! Но это устраивало все его окружение. Давно разбившиеся на два клана, новые «хозяева», сами на то не решаясь, готовили из него своеобразный таран для скорой встречи с людьми из лагеря. Чтобы, в случае чего самим остаться «не при делах». Поэтому, лесть и подхалимство со всех сторон, хотя и не ярко выраженные, делали свое дело исправно. Дядя Миша был всегда в «центре». Все вопросы решались только при нем, только под его руководством. Любая мелочь была под его контролем. Любые начинания свершались только по его команде и приказу.
Лишь два человека, вечно чем-то занятые и увлеченные, не играли в эти игры. Это были Саша Иванов и Вадим Портнов. Они отремонтировали и подняли на борт (на зимовку) катер Сосновского. Соорудили «лифт», при помощи которого спускались вниз и поднимались новенькие японские квадроциклы и снегоходы, на которых гоняли по округе обитатели Кремля. Им же пользовался теперь и дядя Миша (только он!), которому надоело ходить по трапу. Сам же трап теперь спускался и поднимался легким нажатием кнопки. Парни нашли разобранный «кассетник» Толика Заикина, отремонтировали его, и... теперь музыка на "Кремле" почти не смолкала. Кассет у Толика было множество. Не было только радио. Но дай срок, и его, наверное, собрали бы из каких-нибудь деталей. Башковитые и серьезные были эти два друга.

Глава XXXVIII

Вскоре припрятанные продукты и предвыборные подачки закончились. И люди лагеря начали, сами не зная почему, собираться у штаба Березкина. Они хотели есть! Зазвучали возмущенные реплики, полетели камни. Никто к ним не вышел. Потом, словно опомнившись и поняв, что не туда они пришли
и, не к тому человеку, отдельными группами «народ» двинулся к Кремлю. Дойдя до мостка через протоку, толпа остановилась и замолчала, видя, что их «не заметили», толпа начала орать. Отовсюду слышалось:
- Где этот... дядя Миша?
- Почему не выходит?
- Мы хотим есть!
- Он же теперь Президент все-таки.
Обстановка накалялась. Если бы был спущен трап, то толпа ринулась бы наверх, и ничто бы их не остановило. Но...
В кают-компании собралось экстренное совещание «новых».
- Началось, - Глядя в окно, сказал Седой.
Дядя Миша обратился Шлиману и Сосновскому:
- Вы говорили, что есть какие-то задумки. Это правда? Говорите.
- Да, Президент. Есть, - ответил Сосновский.
- Ну? - вновь спросил дядя Миша.
- Не тяните, фраера! А то нас быстро отсюда выкинут, - зло сказал Борода и добавил: Нам нужно их остановить, время как-то потянуть.
Правильно говоришь, Борода, - Шлиман посмотрел на взволнованного зэка: - Правильно.
Сосновский встал и обратился к дяде Мише: - Разрешите?
- Валяй. Не тяни только, - махнул тот рукой.
- Есть одна идея, господа. Как вы думаете, дядя Миша: если нам все
поделить?..
-          ???
- Всем поровну, - продолжил Шлиман.
Все переглянулись. Молча.
- ...На бумаге, дядя Миша, - спокойно продолжил Сосновский. Наступила гробовая тишина. Ее нарушал лишь ор толпы внизу.
- Продолжай, - дал команду ничего не понимающий дядя Миша. Но вида, как все остальные, не подал.
- Объявим всем, что все честно поделено. Всем поровну... Все имущество. Все... На равные части... Объявим всем что примерно входит в каждую долю. Потом... выдадим всем документ на право пользования. Мы нашли тут кучу календариков. Они все одинаковые. Сойдут для этой цели. И...всем, как говорится, «под роспись». Врубаетесь.
-???
- Выдадим эти «документы» всем без исключения. Даже детям...

Сосновский сделал большую паузу, сам волнуясь и часто протирая платочком пот со лба.
- Ну? Не тяни, гад! - вскочил Семерочка.
- Дальше?.. Дальше дадим им немного «на первое время», чтобы успокоились.
- А дальше? - нетерпение докатилось и до дяди Миши.
- А дальше, дядя Миша, - резко продолжил Шлиман. - Дальше поднимаем трап! И тянем время. До последнего!
- Зачем? - как-то тихо, вполголоса спросил Борода.
- Затем, по дешевке, заберем у них все календарики. Втихаря. У каждого по-отдельности. Не привлекая особого внимания... Голод не тетка. Понимаете?- он, оперевшись руками о стол, обвел всех взглядом. -Продадут как миленькие! И все! Среди них раскол, а мы... Мы законные владельцы недр барж. И пусть только вякнут потом.
- А если они после всего этого, все равно есть будут просить? - спросил Седой.
- Они ведь тебя, дядя Миша в первую очередь зубами рвать начнут, - добавил Полстакана. - Ты же теперь Президент. Ты же - главный.
Сосновский выслушал вопросы и продолжил:
- Нет календариков - нет ничего! А у кого есть... Дядю Мишу под любым предлогом будем прятать. Пока. Уехал, мол, куда-то в тайгу. Или на рыбалку. Или разведать все вокруг. Да на несколько дней. Мало ли» что? Мало ли-куда? Занят Президент ! И все! Некогда ему! А если хотите, то
берите пока вон ... грабли, лопатки, ведра и прочее. Удочки и спиннинги им можно... - пусть рыбачат. И еще, нужно наиболее «сильных», скажем, и умных из них подкупить. Подкидывать им втихую кое-что. Понятно выражаюсь?
- Разделяй и властвуй! - подытожил дядя Миша...
Не все вынесли на обсуждение в тот раз Шлиман и Сосновский. Сидя, позже, на диванчике в кают-компании и покуривая, они, одни в комнате, затянули беседу о «давно наболевшем».
- Сдается мне, Иосиф Борисович, - начал Сосновский, - что рано или поздно нам все-таки придется покинуть эти места. Долго это продолжаться не может.
После каждой фразы он делал паузу и в упор глядел на Шлимана.
- Да-а, Борис Викторович. Я об этом же думал, - тянул Шлиман. - Не Москва, так заокеанские господа сюда рано или поздно доберутся.
- Какой же вы сделали вывод?
- Васе просто... Пройтись по лагерю. Скупить... э-э...забрать все ценное и...
- Предлагаю вам только держаться вместе, до конца. А то, сами понимаете. А,  к стати, что вы имели в виду под «заокеанскими господами»?
- Ну-у... Кто-то же все равно должен остаться и победить. И еще. Я видел летящую куда-то стаю птиц.
- Ну и что?
- Не знаю... Но наводит на мысли. Согласитесь.
Глава XXXIX
- Дядя Миша, - влетел в каюту Президента Полстакана. - Что за дела?!
- Что произошло? - спокойно спросил здоровяк.
- Эти два фраера. Ой. Извиняюсь. Сосновский и Шлиман, куда-то увезли несколько коробок. Че в них - не знаю.
-Ну?
- А приехали - снегоходы пустые.
- сядь! - приказал дядя Миша. - Это я им разрешил.
Он одернул вверх рукав куртки и, улыбаясь, произнес: - Смотри.
На руке его блестели дорогие швейцарские часы.
- Котлы. И че?
- И все! Не врубился что ли?
Полстакана прищурил глаза:
- Догнал, - хитро улыбаясь, сказал он.
- А нам, можно?
- Валяйте, - спрятал под рукав часы дядя Миша. - Только в меру. Понял? В меру. Не борзейте сильно. Но и... не транжирьте наше ... И...
Дядя Миша сделал паузу, глядя прямо в глаза собеседнику.
- Понял, дядя Миша. Догнал. Уж тебя-то не кинем - протянул Полстакана.
- Я не об этом. Это - само собой. Главное сейчас - календарики. Понял? Ка-лен-да-ри-ки.
- Базара нет, начальник. Ну, я пошел.
- Валяй! - отпустил его дядя Миша взмахом руки.
Зэки очухались поздновато. Им тоже, конечно же, многое перепало из
этого откровенного обдиралова, даже беспредела, бессовестного и наглого.
Недалеко от лагеря образовалось два «обменных пункта». Изголодавшиеся и больные люди «из народа» шли туда и меняли у «кремлевских» драгоценности и дорогие вещи на самое необходимое, в основном, на еду. В ход, конечно же, пошли и календарики - их вынудили это сделать. Голод не тетка! При малейшем же недовольстве со стороны народа снегоходы и квадроциклы уносили «новых русских» к крепости. Среди рева моторов доносилось только «Не хотите - не надо!»
В короткий срок (два-три дня) новые русские (их так и стали теперь называть в лагере) «скупили» Буквально все. В ход пошли даже испорченные
лекарства (подмокшие или давно просроченные). Хорошо шло спиртное,
которое изготавливалось в кремле. Этиловый спирт смешивался с водой. Для крепости туда подливали все: от чистящих средств, какой-нибудь отравы от грызунов и насекомых до растворителей и других ядовитых химикатов. Из продуктов же это были, в основном, макароны, вермишель и прочая сухость. Выпекаемый геолагами (а они сделали и это) хлеб, мясные и рыбные консервы не менялись - дядя Миша строго запретил. Люди из народа брали все это, ели, пили, заболевали, травились и умирали. За последнюю неделю умерло двенадцать человек. Их хоронили только близкие (если они были). «Безродных» же просто отвозили на «санях» к шахтам за валом и, уложив в какой-нибудь яме или канаве, просто забрасывали чем попадя.

Глава XL

В лагере царил хаос и разброд. Люди, не так давно еще помогавшие и поддерживающие друг-друга в трудные дни, обособились.
Сначала разбились на группки. Потом - на семьи. Не было семей - делились даже по национальности и даже по религии. Потом...
Нередки стали скандалы и даже драки. Все чаще, даже, казалось бы, крепких семьях, зазвучали слова нетерпимости друг к другу. Однажды многие, кто был в лагере, стали свидетелями сцены, разыгравшейся в семье бывшего Первого Вице-Премьера Гайдука.
- Что ты за мужчина?! - навзрыд ревела его супруга. - Посмотри на себя. Твоя семья умирает с голоду, а ты... Трус! Сделай хоть что-нибудь!
- А ты сама, что-нибудт сделала за свою жизнь? - кричал в ответ Аркадий Тимофеевич. - ... Да, пошла ты!
Подобные диалоги звучали все чаще. Некоторым мужчинам все же удавалось достучаться до «новых». Они просили работу. И им ее давали: принести воды, наколоть дров, почистить снег возле Кремля,, собрать и сжечь мусор и т.д. Но наверх, в Кремль. - Ни ногой!
Когда же люди, сделав работу, просили плату за нее, их начинали «кормить завтраками» или, как говорили"новые русские", «динамить». И наглости в этом им было не занимать. Они говорили:"Дяди Миши нет – уехал куда-то. А все ключи у него - Президент все же! То «Подождите немного, несколько деньков, т. к. у нас идет инвентаризация!" И т.д. и т.п.
Не занимались этими делами только друзья-геологи, Саша и Вадим. Они даже умудрялись, особенно во время их дежурства, ночью, кое-что сбросить вниз. Но об этом «свои люди» докладывали дяде Мише и его команде. И над парнями стали сгущаться тучи. И довольно-таки сильно.
Многие женщины сначала втихаря, а потом и чуть ли не вот крытую стали предлагать себя "новым русским", подходя в вечерних сумерках к Кремлю. Не всем из них «везло». Лишь некоторых поднимали на борт. И это давало им и их близким шанс хоть какое-то время не бедствовать. Но скоро их забыли. В ход пошли их дочери, девочки 14-16 лет. Был замечен один мальчик. Они быстро стали единственными кормильцами своих семей. Некоторые из них, как например две дочери Вице-Премьера (бывшего конечно) Намерена вообще не появлялись «дома» сутками. Они были особенно в ходу. Молодость есть молодость! На расспросы же родителей отвечали дерзко и грубо: «Вы никто и ничто! Там,- они показывали на Кремль, - кипит жизнь. Там есть все: музыка, танцы, еда... И нас тянет туда. И нам по барабану ваши проблемы и потуги. Мы не хотим загнуться здесь, как какое-то быдло».
Молодежь. У ней свои дела, идеалы, мысли. Она всегда, во все времена, жила своей жизнью. Вот и сейчас почти все молодые люди «паслись» у крепости. От проституции до наркотиков - весь набор красивой жизни здесь, в этих краях манил их.
Толик Заикин был в центре внимания многих из них. У него было чем притянуть их к себе. Заначка у него была крупная. Курили и кололись почти все. Толик даже ничего не требовал взамен. Он просто, наконец-то, нашел «свою компанию». И ему было «в кайф» от такой жизни.
Дело дошло до того, что в семьях, каждый жил своей, отдельной жизнью. Родители, многие сильно пьющие, не знали где и чем занимаются их дети, а те... Тем было не до родителей. Жизненные инстинкты торопили их все изведать, все испытать, все попробовать.
Однажды дочь Гайдука Татьяна вышла из каюты ночью к борту баржи покурить и подышать свежим воздухом после застолья.
Внизу, укрытая сголовой каким-то одеялом, стояла нищенка. Да, да. Дошло и до этого.
- Эй, ты, подожди... Я сейчас, - вдруг раздобрела девушка. Она сходила в каюту, взяла там немного еды. Потом подошла к борту и... стала издеваться над женщиной.
- Поймаешь? Лови! - кричала она, взмахивая рукой, но ничего не бросала. Бедная женщина вскидывала руки вверх и... плача опускала вниз. Так продолжалось несколько минут. Девушка все же бросила вниз то, что вынесла из-за стола. Женщина нагнулась, чтобы поднять подачку; одеяло упало и... Дочь узнала свою мать. Пьяная, она на какой-то миг замерла «онемев», но... открылась дверь, и пьяное многоголосье стало звать ее. Потом к ней подошло несколько человек. Они обняли ее и повели внутрь надстройки. И, та пошла, громко смеясь. А бедная мать...Она пришла к «себе», легла на пол и... умерла. На ее «похоронах» дочери не было.
Среди народа более менее жилось только Двум-трем «своим людям Кремля», через которых шла полная информация о жизни в лагере, да еще двоим - бывшим парням-телохранителям. Однажды они встретились, как-то с вышедшим прогуляться новым Президентом и намекнули ему, что им известно, что «Сибирь» - это до краев заполненный горючим танкер. И что у них хватит ума, «если что», закинуть во внутрь его что-нибудь объятое пламенем. Опыт у них в этом деле немалый. Это отрезвило и даже напугало правителей. На ближайшем же собрании, которое сейчас больше походило на воровскую малину из кинофильмов, было решено «парней мочить». Но те оказались не робкого десятка и, предвидев это, предупредили заранее, что
все потуги тех будут безрезультатными. Взамен на «спокойствие» просили лишь о небольших отступных и только им двоим. На остальных им было наплевать... Ударили по рукам и... в Кремле вновь воцарилось празднество жизни.

Глава XLI

Иногда на дядю Мишу, бывало, как говорится, «нахлынет». В такие минуты он, конечно же, в «изрядном подпитии», «ходил в народ».
Приехав на снегоходе и, кое-как сойдя с него, он ходил по лагерю и, нагоняя на себя слезу, обнимался со встречными, спрашивал об их житие- бытие. Потом, доставал из коробки прихваченной с собой из Кремля, что- нибудь и раздавал всем подряд налево и направо. А иногда, в хлам пьяный, орал песни и, держа коробку подмышкой (как когда-то конуру с собакой. Помните?), напоминая собой сеятеля-ратая из далекого прошлого, ходил по лагерю и рассыпал - сеял в разные стороны своей огромной ручищей то, что было в коробке. Причем, там могло быть все, что угодно: от мясных консервов до бельевых прищепок; от дорогих конфет - до тюбиков с суперклеем.
Народ его ждал и в зависимости от его «состояния», то прятался, разбегаясь в разные стороны, то выходил навстречу. В такие разы дядя Миша обычно растроганным голосом говорил: «Люди вы мои. Я же вас люблю!» Потом, «выслушав» пару жалоб, показывал огромный кулак Кремлю и добавлял: «А они там вас не любят, не жалеют». И, громко, многоэтажно матерился.
Народ сначала верил в его искренность. Потом привык к его болтовне. Ему нужно было только, чтобы дядя Миша в очередной раз придя к ним, не забыл прихватить коробку. Поэтому и здесь ему всегда поддакивали и сочувствовали. И то же говорили, что любят его, уважают. Дядя Миша чувствовал, что властвует над всеми. Власть, даже мизерная, иногда
способна вывернуть человека наизнанку и вытащить из него на свет Божий даже глубоко потаенные черты характера.
Некоторые люди лагеря думали, что дядя Миша сам словно в неволе, что с ним играются, его дурачат те, кто вокруг него. Как же они ошибались! Ведь весь этот спектакль был лишь игрой на публику: и на свою и на эту, "нижнюю". Дядя Миша, в «случае чего, все свалит на свое окружение, ища поддержки народа.
" Новые русские", опуская его все ниже и ниже систематическими пьянками-гулянками, видела в нем тупого болвана-жандарма для «нижних людей».
Народ же, ободранный до нитки, голодный и холодный, еще не терял зыбкую надежду на справедливость в лице своего Президента. А впрочем, надеяться-то ему было действительно больше не на кого. Одно только никак не поддавалось объяснению: как это могло случиться, что когда-то сильные, гордые, образованные люди, жившие в шикарных условиях, вертевшие миллионами и миллиардами, поддерживавшие друг-друга, являясь людьми одного круга, цвет нации и государства, словно по мановению волшебной палочки, превратились в какое-то разбредшееся в разные стороны стадо?
"Каждый сам за себя!"
"Человек человеку - волк."
И как, какая-то кучка людей, которые даже в лицо-то друг-друга раньше никогда не видели, собранная, черт знает из кого и откуда, смогла так просто, особо не усердствуя, подчинить себе, подмять под себя такую массу людей? Вопрос.

Глава XLII

После катастрофы прошло чуть больше месяца, а от обитателей лагеря осталось меньше половины. Голод, болезни, алкоголь, наркотики, а самое главное, наверное, нервы сломали многих.
Патриарх Арсений, видя, что творится вокруг, вышел из своего затворничества. Молившийся денно и нощно за спасение душ человеческих, выходивший из своей «кельи» только чтобы отпеть очередного усопшего, не выдержал этих Содома и Гоморры. Подойдя к Кремлю, он воздел руки к небу и сжимая в деснице крест, воззвал к совести:
- Люди! Не ведаете, что творите! Остановитесь! Впустите в сердца Господа и покайтесь! Творите добро и вам воздастся! Ибо ждет вас всех геенна огненная !
Сначала все молчали, захваченные этим порывом души. Но вскоре послышались злые пьяные реплики и из Кремля и внизу его.
- Где был твой Бог раньше? Куда смотрел?
- Бога нет!
- Мы столько мучаемся здесь, а он...
- Не слушайте вы его...
- Старый сумасшедший.
У Арсения вдруг помутнело в глазах и он пошатнулся. Патриарх не ел ничего уже несколько дней и, это дало о себе знать. Собрав все силы, он, как мог громко, произнес.
- Не поминайте имя Господа всуе... Бог в сердце.
Ему не дали договорить. Люди стали расходиться, отмахиваясь и матерясь.
Арсений оглянулся вокруг.
- Люди! Куда же вы?.., - Сказал он каким-то потухшим хриплым голосом и, взявшись за сердце рухнул на снег... и никто к нему не подошел. Никто.

Глава XLIII

Саша и Вадим в это время возвращались с разведки на снегоходе.
- См отри, Саша, - крикнул Вадим. - Отец Арсений лежит.
- Что с ним? - спросил Саша и, дав газу, направил машину в сторону лежавшего Патриарха. Подъехав близко, они соскочили со снегохода и подбежав, наклонились над Арсением. Тот лежал на спине. Правая рука сжимала крест на груди. Холодный ветер шевелил его длинные волнистые волосы.
- Умер, - сняв шапку, сказал, прослезившись, Вадим.
- Умер, - повторил Саша и закрыл глаза Арсения.
Друзья оглянулись вокруг и увидели только разбредающуюся толпу.
Вдруг сверху раздался голос дяди Миши. Пьяный, с трудом, но выжавший из себя слезу, он произнес:
- Умер он... Только что... Похоронить его надо... Сделайте... завтра. - И он, шатаясь пошел спать.
- Сволочи! - заплакал Саша.- Совесть, человеческий облик потеряли.
-Успокойся, друг. Слезами горю не поможешь, - сказал Вадим. Потом сложил руки Арсения на груди и произнес уже и сам, прослезившись: - Хороший был человек. Отнесем его в дом, обмоем, прочтем что-нибудь из его книги. Отпоем, как сможем. Мы в этом не мастаки, правда.                                                    
  Так и сделали. Потом смастерили гроб и похоронили Патриарха, как положено, в глубокой могиле, которую рыли несколько часов. Водрузили над могилой большой деревянный крест с надписью. Крепкий крест стоял видимый со всех сторон, как памятник о человеке ушедшем, но и как упрек, как укор, как предвестник грядущего и неизбежного для всех остальных.
Подошло несколько женщин. Поплакав над могилой, они возложили венки из сосновых и прочих веток и побрели домой.
После похорон уставшие, голодные парни, сев на снегоход, поехали к себе. Постучали о борт условным стуком. Наверху раздались шаги. Сверху ударили лучи двух фонариков (уже стемнело). Показались Седой и Борода.
- Это мы. Спустите трап, - попросил Вадим.
- И лифт тоже, - сказал Саша.
Сверху донеслись издевательские пьяные голоса.
- Канайте отсюда, - начал Борода.
- Мы на сходняке решили вас в семью больше не пускать. Пока. Всего хорошего, - добавил Седой.
Геологи переглянулись.
- Нам не до шуток, - первым опомнился Саша. - Мы замерзли.
- Пошутили - и хватит! - сказал Вадим.
- А мы и не шутим. Это приказ пахана нашего, Миши, - раздалось сверху.
- Позовите его! Немедленно! Что за дела? - разозлился Вадим.
- Он спит. Велел не беспокоить. Короче, фраера - свободны! - издевательски произнес Борода.
Саша вскинул ружье, но Вадим, взявшись за ствол сказал:
- Не надо, друг! Бесполезно это. Они давно уже хотели ударить нам в спину и сделали это, выбрав момент.
- Не-на-ви-жу! Нелюди! Всех вас ненавижу, - громко крикнул Саша.
И они поехали в лагерь, больше было некуда.
В лагере к ним отнеслись с прохладцей, но переночевать все же впустили - свободного места было много... А может думали, что с них можно что-нибудь урвать.

Глава XLIV

Утром спящий лагерь разбудили выстрелы, ржание лошадей, чьи-то непонятные крики.
Небольшая дикая и очень гордая народность богозов жила в этих краях с незапамятных лет. Многие века в постоянных стычках с соседями, теряя людей и медленно вымирая, этот народ жил в окрестных горах, занимаясь лишь скотоводством и немного земледелием. Советская власть спасла их от полного вымирания. Еще во времена Хрущева к их национальному округу
добавили несколько равнинных районов у подножия гор, отхватив их от соседей. Богозы быстро заполнили новые места, вытеснив оттуда всех остальных. Казалось, живи и радуйся. Места богатые: леса, реки, озера. Недра полны всего. Но старые привычки еще жили в сознании долго. И они, даже обучившись грамоте, узнав азы производства, все равно остались в душе вольными пастухами-горцами и с нетерпением относились ко всем чужакам, появлявшимся «на их» территории. Многое, видно, со временем забывается. Даже хорошее.
Узнав о появлении незваных гостей, вождь Байдар собрал совет племени. Долго и горячо обсудив сложившееся положение, решили идти и разобраться со всем на месте. Но прежде, решили, как следует подготовиться. Через месяц, за который более менее все разведали, вооружившись ружьями, группа из двадцати человек на санях и верхом тронулась в путь. По пути разбились на две группы. Одна, во главе с Байдаром, пошла к Кремлю, а вторая - в лагерь.
В кремле их быстро заметили и, на просьбы и угрозы «убираться на все четыре стороны», быстро вооружившись, отбили у них всякую охоту  досаждать. Байдар со своей группой отошел. Почти все его воины получили ранения. Потом, взяв в руки белый флаг, он пошел на переговоры один. Поговорили у мостика. Байдар так же говорил о войне, что их чуть не унесло большой водой, а несколько человек пропали вез вести. Что видели трупы людей и животных. Что вышли из строя все радио и телеприемники, и их пришлось выбросить. Что живут они сейчас хуже, чем в средневековье: в срубленных полуземлянках и готовят на кострах.
Жители кремля вкратце рассказали свою историю. Только то, что посчитали нужным, разумеется. Потом дядя Миша приказал дать им «на дорожку» чего-нибудь и предупредил, что если еще раз сунутся, то с ними обойдутся уже намного суровее.
Байдар побожился не возвращаться и ушел. Но обозленные, он и его группа, пошли к лагерю. Здесь шел грабеж того, что еще можно было взять.
Безоружные люди не могли им сопротивляться. От полного и беспощадного разорения их спасло только то, что два друга-геолога оказали агрессорам яростное сопротивление. Вадим и Саша забаррикадировались на втором этаже казармы и начали отстреливаться, чем внесли суматоху и смятение в ряды нападавших. Те поспешили ретироваться, правда, успев забрать с собой кое-что из награбленного и даже увели с собой двух женщин.
Народ потянулся к Кремлю:
- Дядя Миша! Президент! Дай нам оружие.
- Нас убивают!
- Не бросайте нас. Дайте хоть жизни свои спасти.
- Мы и за вас, если что...
Собрав совет, дядя Миша обратился к своим.
- Что будем делать? - спросил он.
- Надо дать им пару-тройку ружей, - ответил Шлиман. - Патронов дать с мелкой дробью - так шугануть, если что.
- А нас не шуганут?! - спросил Седой. - «Маслята» можно набить чем хочешь. И не только «мелкой дробью».
- Ладно, - подытожил Президент. - Дадим три двухстволки и по патрону на ствол. Хватит, думаю. А самим приказываю: «Быть на чеку!» Особенно караулу. Не дай вам... уснуть! Лично своими руками удавлю. Ясно?!
Все согласились. Так и сделали. Народ по возмущался немного, но... Деваться некуда.
Вечером Вадим и Саша каким-то чудом обменяли двух женщин на снегоход и ружье и вернули их домой. На обратном пути из «племени» встретили двух парней-телохранителей. Они, оказывается, были на рыбалке на одном из небольших озер и «не слышали ничего».
Утром парни пошли к Кремлю. Снова попросили впустит их. На этот раз их просьбам вняли. Да и деваться было некуда: Байдару верить нельзя. А лишние бойцы могут пригодиться. Но геологи поднялись не за этим.
Войдя в каюту дяди Миши, они обратились к нему с просьбой отпустить их. Тот - ни в какую. Надавили на жалость, напомнили о том, сколько и чего они здесь сделали и благоустроили. Потом сказали, что сложившаяся в Кремле атмосфера претит их воспитанию и самолюбию, ранит их души. Далее пришлось польстить, хотя это было для них позором, Президенту, назвав его умным, порядочным и мудрым человеком. Это и сыграло решающую роль. И, дядя Миша, растроганный до глубины души, сдался.
Внутри его вдруг неожиданно затеплилась искорка человечности и жалости.
- ладно. Уговорили. Парни вы хорошие... - сказал дядя Миша. - Не то, что эти, - он кивнул головой. - Людоеды. Рано или поздно все равно перегрызутся, как волки и съедят друг друга. И меня еще захотят прихватить. Но я им..- он крепко сжал кулачищи. - Пока, вот они где все у меня!
- Спасибо тебе, дядя Миша, - сказал Вадим.
- Добрый ты человек. Может и ты с нами? - предложил Саша.
В глазах дяди Миши заблестели слезы.
- Нет. Мне, видно, написано с ними...До конца - сказал, шмыгнув носом, здоровяк. Потом спокойно добавил. - Возьмите катер Сосновского. Вы его починили, вроде? Загрузитесь «под завязку» всем, что надо. Возьмете две «Сайги». - он указал на угол, где стояли семь охотничьих карабинов, - два ящика с патронами.
Закурив, замолчал. Задумался, глядя в окно иллюминатора. Потом обернулся к парням.
- Скоро река встанет. Вон уже и лед понемногу пошел. Успеете отплыть, - глубоко затянувшись и выпустив дым из носа, сказал он. - А будут дергаться, скажите, что я приказал. Если что - сразу ко мне. Все! Идите!
Парни ушли. Через час они уже спустили катер на воду.
- Ну, прощайте! Не поминайте лихом, - крикнул Саша Иванов стоявшим на палубе.
- Даст Бог, свидимся, - раздался голос счастливого Вадима Портнова.
Два друга стояли и, сняв шапки, махали ими, прощаясь. А потом
взревевшие разом японские двигатели уже через минуту унесли катер далеко-далеко, скрыв его из виду.
Разное неслось им вслед из Кремля. Но друзья этого уже не слышали.

Глава XLV

Прошла еще одна неделя. Она ничем особым не отличалась от предыдущей. Не было только стычки с богозами. Все также упивались всеми прелестями жизни одни. Так же страдали другие. Умерло еще несколько человек. Одна молодая девушка в наркотическом угаре прыгнула за борт и исчезла навсегда в холодной воде, проломив собой уже появившийся тонкий лед. Это была дочь Немерина Жанна. Ее мать тронулась рассудком и ходила взад-вперед по лагерю, спрашивая у всех"не видели ли они ее Жанночку.
Конец недели омрачился двумя ужасными случаями.
Пьяный Борода на снегоходе, решив напугать небольшую группу людей, чистящих снег возле Кремля, разогнался и врезался в толпу. Раньше он часто так куражился. Но люди успевали отскочить в сторону. Теперь же отскочить сил хватило не у всех. И Борода насмерть задавил одного из бывших замов.
Требуя справедливости, к Кремлю подошло несколько человек, в основном близкие покойного. Требуя суда над Бородой, они просили выйти к ним Президента. Дядя Миша сам не вышел и послал вместо себя Сосновского.
- Сходи, разберись. Что там случилось? У меня голова что-то трещит после вчерашнего, а они орут. Ошалели что ли? - сказал дядя Миша, открыв баночку пива.
- Сейчас сделаем, дядя Миша, - сказал Сосновский и вышел.
Борис Викторович Сосновский, этот хитро слов, сумел перевернуть се с
ног на голову. И, в конце концов, получилось так, что человек чуть ли не сам
бросился под машину.
Наложив на Бороду штраф в размере нескольких пачек сигарет, пары
банок тушенки, пачки макарон и литра водки за «отсутствие прав и
превышение скорости», дело было закрыто. Возражения, естественно, не
принимались. «Дорожные работники плохо почистили снег, что и привело к
трагедии». И все!..
Когда же, на следующий день, рубивший дрова бывшим зам. Министра рыбной промышленности Макаров чуть было не зарубил топором в открытую пристававшего к его жене Семерочку, был поднят такой шум и началось такое судилище, что мужчину чуть было не расстреляли перед всем народом. «Судьи» верили, естественно, только"своему" человеку.
Таковым было здесь правосудие! Новое Кремлевское правосудие. А народ? Народ уже молчал. Он уже ко всему привык. Его уже нечем было удивить. И, царившая, вокруг дьявольщина, казалась вечной, неискоренимой.

Глава XLVI

Байдару и его соплеменникам не терпелось взобраться на Кремль. «Что у них там? Вооружены хорошо. Значит есть что охранять». На этой мысли сходились буквально все. Лагерь и его обитатели их уже не интересовали. Что с них возьмешь?
- Завтра с утра, чуть просветлеет, пойдем, - сказал Байдар.
- Правильно! Здесь все должно быть нашим, - поддержали его. - прогоним чужаков! А будут дергаться, мы их убьем.
-    Согласен, - сказал довольный вождь. - Проверьте ружья, патроны. Возьмите веревки.
А  как  же  старейшины  племени?  Где  их  авторитет  и  вес?..  Да,  кто  слушается  стариков, сединой  убеленных,  в  лихие времена.
«Все давно готово, Байдар. Веди нас. Мы готовы», - кричали соплеменники.
На рассвете начался новый штурм Кремля. Горцы стреляли так плотно, что нельзя было головы поднять из-за бортов и в окнах. Прикрываемые огнем, несколько отчаянных горцев подошли к борту баржи и закинули на верх веревки с «кошками», стараясь зацепиться за что-нибудь. Но оборонявшиеся срезали их ножами.
Осада продолжалась.
- Спустите трап! По-хорошему. Или никто живым отсюда не уйдет, - крикнул снизу Байдар.
Лежа на палубе и перезаряжая карабин, Полстакана обратился к дяде Мише, укрывшегося от пуль рядом.
- Вышак нам ломится, начальник. Если головы поднять не дадут, - он резко приподнялся, выстрелил и вновь пригнулся. - Хана!
- Снизу они лупят и с вала лагеря, - ответил ему дядя Миша.
- Что будем делать?
- Пока не знаю. Но сдаваться?!. Они по-любому порешат нас, думаю.
- Это и коню понятно, - сказал Полстакана и вновь, резко приподнявшись, выстрелил.
- Нам бы отвлечь их на секунду и - залпом! - Крикнул дядя Миша так, чтобы его услышали все оборонявшиеся.
Стрельба стихла.
- Что, страшно? Последний раз говорю: Трап! - заорал Байдар.
.     .     .
Вдруг где-то вдали прозвучал одиночный выстрел. Кто-то из нападавших вскрикнул и, всем в Кремле было слышно, как тот упал, выронив оружие. Ружейная стрельба сразу же возобновилась, но перенеслась куда-то в сторону. Это было заметно по тому, что пули перестали щелкать по бортам барж. В шуме боя опять кто-то из нападавших вскрикнул и, что-то крича на своем языке, рухнул на землю. Потом еще один, дернувшись и отбросив оружие в сторону, покатился вниз по склону вала.
Внизу началась паника.
«Байдар. Байдар» - слышалось отовсюду. Стало понятно, что досталось и главному из нападавших.
В кают-компании кто-то рискнул выглянуть в окно. Все услышали голос Толика Заикина.