И опять о войне и ее людях
От Евангелического храма – возвышенного-простого, парящего, от Старосадского переулка – в каменный мешок переулка Хохловского. Впрочем, почему же мешок, если ожидают тебя три тихих, чудесно-спокойных колена, три пролёта пространства, наполненного домами, каждый из которых индивидуален, и к тому же красив? Дом слева тяжеловат, именно от его наличия и создаётся ощущение каменного мешка – дом с невысокими окнами, ассоциирующийся со стариною, дом, который хочется назвать боярским, хотя это, наверное, не так. Школа остаётся позади, и синие и жёлтые особнячки-шкатулки взирают на тебя тусклыми стёклами – равнодушно, пожалуй, едва ли осуждающе.
Никого...
Что же в сущности есть любовь? В чём она находит своё удовлетворенье? По дороге с работы мне пришло в голову, что, однако, моя же любовь и удовлетворяет самое себя как таковое. Ведь, будь чья-то любовь ко мне пламенной и самой что ни есть достоверной, какое бы удовлетворение принесла бы она мне? Если я не чувствую своей любви, любви, которая родилась в моём сердце, что могу я чувствовать извне? Чьё-то расположение – да. Чью-то любовь? Никакая другая любовь не расскажет мне о том голосе плоти, что испытываю именно я, о той нежности, с которой я мыслю о тебе, об интеллектуальном (и священном) действии, которое я совершаю, думая о тебе. Люби ты меня, а я тебя нет, знала бы я, как ты прекрасен, как ты неповторим? Совершала бы я поступки, продиктованные этим чувством? Находила бы я в твоих глазах предел всех своих устремлений? Стремилась бы я вообще к чему-либо, пробираясь сквозь дебри жизненного абсурда? На фига всё это было бы нужно мне? Но истинно – любовь моя щедра. Через неё, а именно – через тебя – я люблю весь мир. Без тебя он пуст, бездушен, нединамичен. Безразличен. Я к нему безразлична. Ты лишь наполняешь всё ведомое мне существование смыслом и желанием. Лишь моё неимоверное чувство к тебе позволяет моей крови бежать по венам. Лишь оно обогащает меня, наделяет энергией и вселяет веру. Другая жизнь для моего измученного мозга просто немыслима. Может быть, это такая коварная игра моего рассудка? Я не знаю. Это – война. В ней либо погибаешь, либо ею живёшь. И пока я в этом движении – я живу. Я воплощаю это движение. В стремлении и творении. Но суть и жизнь – моё чувство. И я должна быть искусителем, стать победителем, завоевателем, чтобы достигнуть той абсурдной радости от свершения желанного. И сколько не будут меня душить, гнать и убеждать в глупости и скудоумии – я им не поверю. Я верю только тебе, моя любовь. Ты – мой разум. Ты – сила духа моего. Ты – моя любовь. Я живу тобой. Одно лишь наличие всего этого - уже существенное благо. Because of you. An insatiable feeling. (Ненасытное чувство ).
Как омерзительно непристойно издевается над человечеством время? Особенно надо мною. Оно тянется несносно долго, кажется даже дольше, нежели вся моя жизнь, когда я в ожидании. Словно у меня несоизмеримо больше времени, чем самой жизни. Оно становится практически бесконечностью, когда я в неведении, чего ожидать и ожидать ли вообще. Но время превращается в безумную погоню за страданием моего сердца, когда ты рядом. Оно молниеносно улетает, вытекает сквозь пальцы как вода. Мчится за моей болью, злобно предвкушая моё состояние, как изголодавшийся зверь, кровожадно поджидает свою жертву. Словно ему жалко (падло жлобское!) того огрызка счастья, подаренного мне судьбой. Презираю время, хотя его существование столь иллюзорно! Я живу завтрашним днём, находясь в настоящем лишь в предвосхищении момента нашей встречи. Но ведаю ли я об этом наверняка? Мне следовало бы отречься от будущего. Однако это невозможно. Чёрт подери, невозможно! Потому что ты существуешь. И я не могу этого отрицать. Не могу отрицать, как влагу дождя или дуновение ветра, как небо, под которым мы дышим, как те редкие дни и вечера, что подарил мне ты своим присутствием… Как свои мысли, как своё чувство, что значит для меня даже гораздо больше того, что я о нём знаю. Это целый мир, вселенная, где я живу и куда я поселила тебя, без твоего ведома. Я не могу отречься от этого, ибо достоверность наличия моего огромнейшего чувства не вызывает у меня никаких сомнений. Так я не могу отречься и от завтрашнего дня. Потому что имею надежду. Потому презираю время, тоскуя о будущем, тем самым утверждая его возможность.
«Я убиваю себя, чтобы показать непокорность
и новую страшную свободу мою»
(«Бесы»)
Одиноко в небе светила полная луна. В природе нет красивее зрелища, пожалуй, только кроме вида на море. Ветер едва колыхал листву деревьев, нашёптывая что-то грустно на своём диковинном языке. Откуда-то доносились чьи-то тихие пьяные голоса. Воздух был наполнен свежестью и безразличием, полным пофигизмом к человеку. Звёзды мириадами дырявили небо. Может, где-то там на одной из них существует жизнь. Жизнь без боли и страха. Может быть. Я никогда не узнаю об этом. Но и в этом я могу ошибаться, не правда ли? Правды – нет. Глубина неба, возможно, и равна глубине винной чарки, но вместимость их почему-то зависит от глубины скорби. Как-то неуютно и пусто без тебя в пространстве. Скучно. Но я теперь лишена притязаний. Я отрицаю то, что утверждала, и утверждаю то, что отрицала. Пустота моего сердца была заполнена красотою любви, и теперь я с любовью ухожу в пустоту. Это похоже на реализацию абсурда. Клоун, который стал убийцей. Мозг, который превратился в мясо. Подъём и падение. Вот такой вот заворот. Вот такая вот драма сознания. Такая любовь. Вы будете осуждать меня, чёрт подери? Что же. Мне пофиг. МЕНЯ БУДЕШЬ ОСУЖДАТЬ ТЫ! Это обстоятельство уже гораздо весомее. Ты как-нибудь найдёшь меня, и через некоторое время будешь смеяться. Но не тем сладким смехом, а другим - своим истинным смехом, смехом бога игры. Смехом властелина судеб. Смехом моей любви.
Идол. Обожаемый. Совершенство. Мечта. Вся полнота земной жизни в тебе. Тайна, принадлежащая только говорящему и слушающему. Бог судеб. Художник, красками которого являемся все мы. Как можно оставаться к тебе безразличной? Волны омывают твои крепкие красивые ноги, а я напрягаю все глаза, глядя на тебя и погружаясь в пучину вдохновенного сумасшествия. Всё, что я имею – это ты. Весь мой мир – в тебе. Весь мой мир – это ты. Я бы разодрала свою плоть в клочья, лишь бы узнать боль от нежности твоих прикасновений. Любовь пребывает во мне. И нет любви больше моей. Потому имею известную дерзость, дабы великим сверхжеланием разума, данного мне сыскать силу и найти такую силу и овладеть ей, чтобы посягнуть на тебя и достичь глубин твоей души.
Очаровательная пара
Монолог тамады
Друзья мои! Сегодня мы провожаем в последний путь…простите…даем дорогу в совместную жизнь новой паре - Мирьям и Соломону. Люди они хорошие, добрые, усталые, много пережившие: у каждого не по одному браку было. Нет, я этим ничего не хочу сказать, просто сообщаю, что жизненный опыт у них имеется, люди серьезные, знают, на что идут. Сами знаете, семейная жизнь – не мед. А им все нипочем. Мы ими любуемся. И это прекрасно! Поднимем за них наши бокалы! Надо отметить, что наши молодые далеко не первой молодости. Ничего. Лишь бы они обожали друг друга. Вижу, с какой трогательной любовью смотрит Соломон в декольте невесты. Хотя там и смотреть не на что, того, что зовется грудью, практически нет. Ничего, Соломоша, можно грудь увеличить силиконом. Кстати, твоя спутница нежно разглядывает твою лысину….Когда ты успел потерять все волосы? Конечно, она ее видит, Мирьям выше тебя на 25 сантиметра. Не беда! В постели все одного роста. Она – гвардейского роста, ты – небольшой, скажем прямо, зато… удаленький, вес твой в два раза выше, чем у нее. У каждого свои достоинства. Вы - очень красивая пара. И я желаю вам счастья! Выпьем!
Нелепо же думать, что Бог знает все траектории всех бильярдных ударов всех играемых ныне партий? Нелепо навязывать (пытаться навязать) Богу антропоморфность мышления. И с таких позиций пытаться решить теодицею?
Естественно, она не решаема. Она не решаема – ровно настолько, насколько следствие не в состоянии постичь причину. Просто потому, что причина всегда больше. Просто потому, что причина – пучина, а следствие тонкий луч, исходящий из неё. Просто потому, что души наши, сознания наши зашлакованы «эго» - его неустанной, кропотливой работой по выдвижению себя на первое место, по превращению себя в пуп земли. Даже чуть приподнявшись над комфортно-плаксивой позицией вечно неудовлетворённого «эго» начинаешь чувствовать сияние дали – где и постановка-то теодицеи – нелепость, ибо нет во свете тьмы, а космос, как писал Циолковский абсолютно счастлив. Как представить космос Бога? Как не быть гусеницей, рассуждающей об устройстве леса, и притом не догадывающейся, что есть ещё небеса над ним?
И вот - спектакль теодицеи сыгран, и пьеса её устарела; отстрадали актёры страстей, освободили сцену. И дальше – пьесу пишет свет, пьесу сути, где не бывает не решаемых ответов, поскольку следствие знает о причине, или хотя бы ощущает её световую суть, исходя из которой выясняется, что всякое страдание наше (или всякое страдание в нас) – есть линия дальнейшего, необходимого душе (а иногда и банальному телу) развития – развития, ведущего вверх, туда, где, быть может, вопрос – уже в сущности ответ.