Куски, фрагменты  и  моменты –

А  кровь  судьбы  не  склеит  вновь

Жизнь  Жанны – областью  легенды

Звучит – высокой, как  любовь.

 

О, с  ней  святые  говорили,

Трёхмерность  яви  одолев.

Её  стезю  определили.

И  празден  королевский  гнев.

 

Вот  древо  Жанны – пламенеет

Плодами  света  и  трудов.

Война  увечит, как  умеет

Тела  и  души.

Много  снов

О  нашем  мире  мирозданье

Видало. Бездна  глубины.

За  битвой  следует  молчанье

Другим  неведомой  вины.

 

О, как  ликуют  мародёры –

Как  Жанна  их  повергнет  в  стыд.

Церковной  власти  коридоры,

Прелатов  золочённый  быт.

 

Суп  из  предательства  наварист,

На  кухне  адской  выкипал.

Что  видно  на  веку  на  вашем?

Любой  не  мал, что  миновал.

За  боем  новый  бой – и  снова

Пласты   истории  густы.

И  Жанны  силой  света  слово

Бой  остановит…Сколь  сурово,

Столь  правда  в  оном  высоты.

 

Меч  Жанны, чья  балансировка

Отменна – легендарный  меч.

Её  в  бою  легка  сноровка –

Она  спасала  от  увечь-

Я  понимаю – так  и  было.

Я  силу  не  могу  понять,

Какая  Жанну  окрылила.

Знак  этой  силы  узнать.

 

…горит  огнями  дом  соседний,

Над  ним  ночная  глубина.

Век  всякий  думал – он  последний,

И  снова  длились  времена.

 

Церковный  суд  прошит  обманом,

Из  оного  изъять  бы  ложь,

Какая  в  мире  многогранном

Алмазы  копит – в  неустанном

Стремленье  выиграть.

Изъяном

Жизнь  будет – коль  во  лжи  живёшь.

 

Костёр  в  сто  языков  охватит

Сухую  девы  Жанны  плоть.

Врата  сакраментальны – хоть

Мучительны.

Но  боль  откатит,

Что камень – мощная  душа:

Ей  новые  открыты  тропы,

Миры в  какие  не  спеша

Восходит  Жанна – жалко  толпы

Внизу, по-прежнему  круша

Явь, катят  к  чаше  катастрофы,

Презрев  небес  благие  строфы –

О  том, что  правда  хороша.

 

  Александр Балтин

 

Я  жид  в  России. Русский  жид,

Перелопаченный  столь  многим.

Изгой, объект  насмешек, бит,

Дан  презираемым  двуногим.

 

Изгой, избранник  и  поэт,

С  расколотой  деньгами  лирой.

Мне  горло  отворяет  свет,

Не затворить  его  могилой.

 

Я  жид, я  правдою  силён,

В  стихах  о  правде  повествую.

И  новых  обстоятельств тон

Не  принимаю  ни  в  какую.

 

Отверженный. Надеждой  жив

На  световые  свойства  яви:

Черна  сейчас, но  перспектив –

Я  знаю – отрицать  не  вправе.

 

  Александр Балтин

Порешили  казнить  поэта –

Надоел, постоянно  поёт:

Жир  мешает  наращивать – это

Дело  сладкое, будто  мёд.

 

Заперт  в  камере  тесной, тёмной,

Продолжает  слагать  стихи –

Неизменный  и  неуёмный

В  сетке  чёрной  предсмертной тоски.

 

И  к  нему  золотые, сияньем –

Что  им  стены? – нисходят  миры,

Миги  жизни  наполнив  дыханьем

Совершенства, а  не  игры.

 

Что  поэту  решенье  ваше,

Коли  сам  растворится  в  стихах?

И  сияет  над  миром  чаша

Правды  правд  о  бессмертных  словах.

 

  Александр Балтин

Тинктура, гладко  и  лаково  бликовавшая  синим, в  сочетании  с  корнем  оникса  дала  неожиданный  желтоватый  отлив. Отмерив  на  тонких  и  изящных  весах  необходимую  порцию  белого  порошка, алхимик  взял  серебряную  лопаточку  и  всыпал  рассчитанную  дозу  в  толстопузую  колбу, куда добавил  раствор  купороса, блеснувшего  малахитовой  зеленью, после  чего  долил  изначальный  раствор. Смесь  тотчас  заиграла  золотисто, будто  любуясь  собой; а  тонкие  языки  пламени  ожидали  уже, танцуя, сладкой  и  славной  работы. Белый  дым  окутал  слоисто  лабораторию. Алхимик  чихнул, сняв  очки, протёр  глаза, и, уверенный  в  очередной  неудаче, стал  прибираться  не  спешно.

 С  толстым  томом  подмышкой, посверкивая  безоправными  очёчками, спускался  он  по  лестнице – знакомой  донельзя, шершавой  лестнице  из  грубого  камня – когда  вдруг  стал, оглушённый  тарахтеньем  неведомого  агрегата – тот, рыча, фырча, посверкивая  круглым  циклопьим  глазом  пронёсся  мимо, и  седок  на  нём  обернулся  на  миг  удивлённо. Железный  дракон? – подумал  алхимик, - Верно, переборщил  с  альфа-бетой  кранавиуса…Он  шёл  по  улице, погружённый  в  расчёты, и  цифры, мелькавшие  в  мозгу, не  давали  увидеть  изменившиеся  городские  пейзажи...

О  шипы  судьбы  поранив  ноги,

Продолжаешь  всё-таки  идти.

Что  о  море  ведомо  миноге?

Или  мышке, скажем, о  пути…

 

Совесть коль  пульсирует, как  рана

Ты  ещё  не  пепел – то  есть  жив.

Что  глядишь  порой  на  дно  стакана

Не  означит – нету  перспектив.

 

Промелькнуло  нечто, прозвучало –

И  в  копилку  опыта легло.

Не  вернуться, ведаешь, в  начало –

Детство  вспомнить  сладко  и  легко.

 

А  от  смерти  ты  в  момент  рожденья

Удалён  предельно, человек.

Дальше  к  оной  путь, и  он – вторженье

В  данность, где  не  очень  ярок  свет.

 

Свет  предельный  ослепляет, знаешь.

Данность  суммой  красок  и  углов

 Постигаешь, сердце  надрываешь

Ради  самых  сокровенных  слов.

 

  Александр Балтин

В  руку  взявши, замысла  иероглиф

Рассмотреть, как  будничный  предмет.

Звёзды  разронял, шутя, пантограф,

Где  трамвай  судьбы, суливший  свет.

 

Все  в  плену  конкретики. Мерцают

Дуги, треугольники, круги.

И  по  медиане  пролетают,

Чтобы  мы  не  видели  ни  зги.

 

Пятернёю  чувств  едва  ли  много

В  поле  космоса  нашарим, нет.

Что  о  море  ведает  минога?

Ел  копчёных  тварей  на  обед.

 

Ангелы  нас  видят, вероятно.

Сгустки  света  нам  не увидать.

Лента  мирозданья. Тайны  внятно

Затворяет  высшая  печать.

 

Мыслящих  грибов  не  представляем,

А  планету – мысли  океан?

Пёс  на  мало  знаемое  с  лаем

Налетает – сколь  он  окаян?

 

На  улитках  спутников  едва  ли

Далеко  уедем. Чернота.

Где  же  свет  звездчатой  вертикали?

А  не  открывает  высота.

 

 Александр Балтин

Разрежешь  надвое  себя,

Срастётся  коль – поэтом  станешь.

Поэтом  станешь – в  бездну  канешь,

Свой  путь  стихами  серебря.

Игра, скажите, стоит  свеч?

Вокруг  никто  не  отвечает.

Лишь  тополь  головой  качает

И  обрекает  вновь  на  речь.

 

  Александр Балтин

Вороны  роняют  круглые  шарики  грая, и  медленно  плывущий  белый  пух – тополиный  июньский  снег – контрастирует  с  ними, звонкими…

 Двор, образованный  суммой  домов, есть  часть  сложной, разветвлённой  лабиринтом  системы – и  несложно  заплутать  среди  бесчисленных  переходов, арок, тупичков, ежели  не  знаешь  чёткого  алгоритма  пути.

  Один  из  домов  жёлт, громоздок, напоминает  старинную  хребтообразную  крепость; голуби  на  карнизах  его – что  ноты, но  мелодия  не  звучит, не  звучит…

 Дом  наполнен  коммуналками, и  жизнь  в  нём  густа, быт – что  крепкозаваренный, настоянный  чай, не  то  борщ, сваренный  столь  круто, что  ложка  стоит  в  нём, не  падая.

-Миры - как  ожерелье  на

Всеобщей  связи  дуговой  и

Сияющей, и – корневое:

Любовь  - она  же  глубина.

 

Так  ангел  неба  говорил

Студенту  МГУ  Мудрову.

Студент  возможность  получил

Приникнуть  к  ангельскому  слову.

 

Собрался  весь  в  единый  слух –

В  единый  сгусток  интереса.

И  чувствовал – в  нём  крепнет  дух –

Что  плоть? Дела  с  игрою  стресса?

 

-Весь  космос  полон  счастья, - так

Мерцая  ангел, испуская

Лучи, что  отгоняют  мрак,

Вещал. –

Реальность  золотая

Весь  космос, в  коем  есть  миры

Сияющие  белой  пеной,

Есть  высоты  столь  совершенной:

Духовности  горят  шатры.

А  что  земля  погружена

И  в  суету  и  в  тёмный  морок –

Так  больно  молода  она,

Пройдёт  ещё  столетий  сорок

И  вся  она – как  сад  един

Предстанет, мудростью  сверкая.

 

Внимал  Мудров, и  ряд  картин

Провидел, сердцем  замирая.

И  сад  земля, и  все  на  ней

Улыбчивые  братья  света.

Что  ангел  в  золоте  лучей

Исчез  в  ночи – неважно  это.

 

  Александр Балтин

К  дяде  Косте  шуровать  ходил.

Дядя  Костя  часовщик – соседа

Мальчика  несмелого  любил.

Заходил  я  чаще  до  обеда.

 

Он  комодный  ящик  выдвигал.

-Ну, шуруй, - он  говорил  скрипуче.

В  старых  механизмах  шуровал

Я – ещё  не  зная  мир  созвучий.

 

А  теперь  шурую  во  своих –

Накопились  за  года – бумагах.

И  ища  наиглавнейший  стих

Морщусь, будто  пойманный  на  враках…

 

Словно  силы  нет  в  стихах  моих.

 

  Александр Балтин

Рыжий, не  грусти, не  надо!

Пусть  и  съехал  твой  парик,

Пусть  и  мучает  досада,

Что  уже  почти  старик…

 

Нос  морковный, шутки  плоски –

Рады – тем  не  мене - им,

Смех  получишь  в  отголоске,

Пусть  нелеп  твой  старый  грим.

 

Все  мы, рыжий, так  нелепы –

Вырастая, не  поймём

Для  чего  порвали  скрепы

Детства, славные  притом

Обстоятельства  взросленья.

Акробаты  хороши,

Трюки – область  вдохновенья,

Хоть  бесплодны  для  души.

 

Рыжий, отдохни  покуда,

Кофе  выпей  иль  вина.

Опьяневши, из-под  спуда

Ругань  выдашь – шли  бы  на!..

 

Так  нельзя, так  не  бывает,

Ибо  рыжий  вечно  трезв.

Ибо  нас  он  развлекает.

Коли  мыслить  заставляет -

Не  туда, нахал, полез.

 

Дрессировщики. Их  тигры.

Ловок  ас-эквилибрист.

Икарийские  ли  игры,

Иль  силач – он  мускулист…

Рыжий  разбросает  искры

Шуток, хоть  душою  мглист.

 

  Александр Балтин

В  боттеге  остро  пахнет  краской,

Дощатый  стол, листы  бумаг.

Плащ  мастера  богато-красный –

И  мастер  сам -  почти  что  маг.

 

Мессере  Лодовико  против

Того, чтоб  сын  учился  тут...

А шар сияющий над нами
Прохожий видишь или нет?
Когда живёшь под облаками
Как рассмотреть сакральный свет?

Прохожий мерно наблюдает
За жизнью, проходя бульвар.
Вот кокер-спаниель гоняет
Как меховой и рыжий шар.

Прохожий огибает церковь,
И не дерзает заходить.
Когда надежда сердца в центре,
Не будешь с кондочка судить

О множестве явлений разных.
Вообще — суммарны наши дни:
Иные требуют сарказма,
Иные чёрные, как пни.

Шар замечательный над нами —
Сияющий огнями шар.
И что живёшь под облаками
Из сердца не изымет жар.

   Александр Балтин

 

   1

Поэт – когда  не  лезет  в  дебри,

То  стёртый  грош  ему  цена.

Не  сдюжит  сотворить  шедевры,

В  том  чёрная  его  вина.

Поэт-аскет, порвавший  с  миром –

Жизнь  превратил  свою  в  шедевр…

Не  доверяйте  слишком  лирам –

Их  много.

Важен  жизни  нерв.

Поэт  гуляющий  и  пьющий,

Похмельный, головой  тяжёл.

Поэт  забытый  и  запущен,

Покинул  оного  глагол.

Поэт – любой, а  результаты

Кристаллизуются, растут

По  тем  законам, что  богаты,

Но  нам  их  непонятна  суть.

 

   2

Видали  поэтово  сердце? Обнажено,

Бьётся  рваными  толчками  оно…

Если  уютно  спрятано  в  плоть –

Нету  поэта, прославлен  хоть…

 

    3

Сердцевина  поэта – боль,

Он  умножен  на  боли  мира,

Он – заложник  незнаемых  воль,

Но  не  имет  права  кумира

Сотворить, ибо  должен  он

Золотой  служить  вертикали.

Постигая  её  закон –

Остальное – детали, детали…

 

    4

Сила  поэтического  слова -

Нежная, ну  а  порой  сурова.

Всё  ль  про  слово  ведает  поэт?

Мастерство  ему  вредит  порою,

Равно  увлечение  игрою –

Вместо  хлеба  не  едят  десерт.

Слово  созидающее  важно,

Ибо  должен  жить  поэт  отважно,

Либо  же  вообще  не  жить.

Словом  смерть  преодолима.

Если  нет – то  пролетело  мимо,

И  порвётся  зря  серебряная  нить.

 

   5

Много  ли  знает  о  мире

Поэт?

Вкусный  в  своей  квартире

Поглощает  обед.

Не  писать  же  всё  время!

Врёшь! Всё  время  писать!

Полюбить  это  бремя.

И  успеха  не  ждать.

 

    6

Диссонанс   какой – слово  и  слава.

Слава…в  рифму  ей  будет – лукаво.

Что  же  в  рифму  поставить  к  слову?

Разумеется  жизни  основу.

 

    7

Коль  чужая  боль  в  тебе  не  болит –

Даже  ежели  ты  знаменит –

По  сути  своей  ты  не  поэт,

Ибо  только  сквозь  боль  к  нам  спускается  свет.

 

    Александр Балтин

 

 

 

 

 

 

 

От  Евангелического  храма – возвышенного-простого, парящего, от  Старосадского  переулка – в  каменный  мешок   переулка  Хохловского. Впрочем, почему же  мешок, если  ожидают  тебя  три  тихих, чудесно-спокойных  колена, три  пролёта  пространства, наполненного  домами, каждый  из  которых  индивидуален, и  к  тому  же  красив? Дом  слева  тяжеловат, именно  от  его  наличия  и  создаётся  ощущение  каменного  мешка – дом  с  невысокими  окнами, ассоциирующийся  со  стариною, дом, который  хочется  назвать  боярским, хотя  это, наверное, не  так. Школа  остаётся  позади, и  синие  и  жёлтые  особнячки-шкатулки  взирают  на  тебя  тусклыми  стёклами – равнодушно, пожалуй, едва  ли  осуждающе.

Никого...